Дассария - Абай Тынибеков

них преобладали опять же новички. Отряд, направленный к расположенному вдали урочищу, изготовив волокуши, за несколько заездов доставил срубленные деревья и хворост, подготовив огромный настил, на котором к полудню должны были сжечь тела погибших. Дозоры, выставленные дальше обычного, как никогда зорко следили за округой, понимая всю важность происходящего за их спинами ритуала. Последняя дань умершим не должна была нарушиться никем.

Стесагор, увидев Феспида, спрыгнувшего с коня рядом с ним, опустился на колени и развязал большой кожаный мешок, отвернув его края. Феспид наклонился, запустил в него руку и взял пригоршню серебряных оболов, самых мелких монет, каждую из которых нужно было вложить в рот умершего перед обрядом сожжения его тела. Такова была мизерная плата перевозчику старику Харону за переправу им душ усопших людей через реку Ахерон в подземное царство Аида.

* * *

Дассария очнулся. Жаркий, слепящий солнечный свет припекал ему лицо, проникая сквозь сомкнутые веки, обжигая глаза. Лёгкая тряска, несмотря на боль, убаюкивала его и вновь забирала в сон…

Феспид возвращался. Он вёл все оставшиеся сотни к главному лагерю, разместив в середине войск коней с волокушами, на которые погрузил тяжелораненых воинов, среди которых находился и Дассария. Полководцу следовало передать их на излечение, получить пополнение и вновь направиться в земли саков, так как главной цели он пока не достиг, а веление царя следовало исполнить любой ценой и в очень сжатые сроки. Через пять дней он вступил в ставку своего властителя Александра.

Глава шестая

Наступила осень. В середине лета в соответствии с греческим календарём, разработанным около ста лет назад видным афинским астрономом и математиком Метоном, для греков и македонян начался новый год. Город Александрия Крайняя уже имел зримые очертания. Даже с небольшой высоты он хорошо проглядывался и разительно отличался от небольших согдийских поселений ровными линиями мощёных улиц, пересекавшихся строго под прямым углом и дробивших его на равные по величине кварталы. В самом его центре было оставлено свободное пространство для агоры, главной площади, и для царского дворца, возле которого уже насыпался холм для возведения храма. Основная же улица в отличие от всех других на всём своём протяжении с запада на восток отграничивалась с обеих сторон колоннадами. Она была вдвое шире остальных улиц, поскольку являлась единственной городской проезжей магистралью. Все прочие улицы, параллельные и перекрёстные с ней, предназначались для пешеходов. В разных районах города были также отведены просторные участки для будущих парков и садов. Всюду виднелось множество канав для проведения по ним водопроводов и прокладки сточных труб. Почти возле каждого из возводимых многочисленными рабами строений располагались вспомогательные механизмы: всевозможные краны различной конструкции и грузоподъёмности, строительные леса, опалубки для арочных сооружений и литой кладки.

К южным воротам внешней стены, своей невероятной протяжённостью, охватывавшей по всему периметру обширное пространство будущего города, гораздо большее, нежели то, на котором пока велось строительство, тянулись нескончаемые вереницы обозов с деревом, кирпичом-сырцом, известняком и каменными блоками. По прямому велению Александра III, при постоянном его контроле, под бдительным присмотром вооружённой охраны непрерывно, днями и ночами руками огромного количества невольников велось возведение этого нового города, очередного на его пути. Со всех сторон, на равном и небольшом отдалении от него, в разбитых по обычно принятой круговой схеме лагерях, состоящих из однотипных кожаных шатров, размещались войска. В одном из них расположился и сам царь. Все воины пребывали в ожидании переселения в добротные казармы до наступления осенних холодов.

* * *

Дассария в числе идущих на поправку греческих воинов находился в самом южном лагере, куда постоянно доставляли раненых. В соседний с ним лагерь прибывали отряды пополнения. Поначалу, придя в себя, он был поражён тем, где и среди кого оказался. Несмотря на то что суть задуманного им плана заключалась именно в том, чтобы попасть в главный лагерь противника, он всё же не ожидал таких невероятных перемен, отчего пребывал в жутком смятении духа, впервые в жизни чувствуя растерянность, смешанную с неким подобием обречённости и подпитываемую ощущением полного бессилия. Здесь всё было чуждым для него, и в первую очередь говор окружающих людей. Непонятный язык звучал всюду, куда бы он ни ступал. Лишь в этом месте, как только он стал полностью осознавать новое положение, к своему удивлению, он также впервые понял, что человеческое восприятие новизны в окружающей обстановке имеет весьма странное и довольно интересное своеобразие: зрение привыкает к изменениям гораздо раньше и быстрее, чем слух.

«Познание своими глазами всего, что происходит вокруг тебя, всех проявлений царящей жизни, оказывается, намного опережает восприятие и понимание, приходящее посредством услышанного тобой обо всех этих же явлениях. Почему же прежде я никогда не задумывался над такими, казалось бы, совершенно обычными и простыми своими возможностями? Видимо, для этого следует обязательно оказаться в одиночку посреди чуждого мира. Да, много ещё разного и неизвестного таится в человеке! – размышлял Дассария. – Творимое им, где бы он ни обитал, так или иначе имеет какое-то сходство, но только созерцая его, можно догадываться о его предназначении. Если об этом всего лишь слышать, не видя его, то невозможно представить даже малую его часть, а тем более осознать всё. Вот и здесь со мной теперь почти всё так и случается. Думается мне, что очевидными могут быть только совершаемые поступки и деяния. Они, конечно же, важны всегда и сейчас, но для будущего главными всё же являются помыслы, а они, к сожалению, мне не доступны, так как передаются устами. Я слышу, но в то же время я глух и, не зная их языка, лишь наполовину воспринимаю и их жизнь, и всё творимое ими. Этого слишком мало. Многое мне предстоит ещё узнать. Не допустить бы ошибки. Как никогда стал опасен каждый мой шаг. Нужно правильно вести себя. Неспроста пришли мне в голову эти мысли. Так какую подсказку в них дали мне небеса? Может быть, их потаённая помощь ниспослана для того, чтобы я мог выжить? Наверняка, мне нужно на какое-то время онеметь и сказаться глухим? Первое отстранит от меня любопытных, чей интерес ко мне и к моему прошлому губителен для меня. Я ведь пока не знаю, за кого из своих сородичей они принимают меня. Второе же, надеюсь, приучит их всех вести беседы в моём присутствии без опаски быть услышанными мною, что со временем, когда я познаю язык, даст мне возможность узнать многое об их планах. Только так я смогу находиться среди этих людей, не выказав