Дассария - Абай Тынибеков

Тимей, часто представлявший себя в сражении, был внутренне готов к нему и воспринимал всё творящееся как нечто уже знакомое, отчего вёл себя уверенно, словно бывалый вояка, хладнокровно сражая врага.

Лишь несколько позже, после того как завершилась битва и наступило затишье, увидев при дневном свете изрубленные и окровавленные тела, став очевидцем пыток и казни захваченных в плен вражеских воинов, в том числе и раненых, он долго не мог успокоиться и что-то невпопад отвечал на вопросы своих военачальников, дрожащими руками держа меч и ножны, так и не сумев вложить полотно в кожух. Всё утро и до самого полудня его рвало, до изнеможения выворачивало наизнанку. А во время совершения обряда сожжения тел погибших собратьев он очень отчётливо ощутил, как что-то в глубине груди вдруг сильно заныло, отдаваясь тупым отголоском по всему телу, сжало в один миг затрепетавшую душу, холодком сковало сердце, не давая ни вздохнуть, ни шевельнуться.

Обычно весёлый и жизнерадостный, с этого самого дня, с этого первого своего сражения, почувствовав в себе какой-то надлом, он вдруг изменился, став молчаливым и замкнутым.

Теперь он уже не имел желания убивать, и даже когда оказался в отряде полководца Феспида при столкновении с саками, случившемся так же в ночное время, как это было в битве с восставшими ариями, он никого из них не сразил и вынужден был только отбиваться, стараясь остаться в живых. Полученному ранению он радовался в душе, так как считал, что забрал его на себя, отведя от кого-то из своих товарищей по оружию.

Иногда он мысленно укорял себя из-за слабости характера, почти граничащей с явной трусостью, но всё же не допускал таким размышлениям развиваться глубже и овладевать всей душой, понимая, что поступи он иначе, опрометчиво, и они смогут уже полностью вытеснить из неё веру в твёрдость духа и достаточную смелость.

В последнее время он стал довольно часто предаваться воспоминаниям о своих родителях, о сестре с братом, причём делал это с искренней любовью к ним, отчего ему становилось гораздо легче, и он сразу ощущал прилив сил.

От воспоминаний о них он переходил к думам о себе и знал, что никогда не подведёт их. Он был уверен в том, что никто и ничто не сможет заставить его уронить честь и опозорить имя.

Несмотря на то что обретённая по своей же доброй воле новая жизнь, как показало время, была трудна, желания бросить всё и вернуться обратно у него пока не возникало. Только одно терзало его сердце: не с кем было посоветоваться о том, как быть дальше, не было рядом человека, с кем можно было бы поделиться своими думами и открыть душу, в чём он нуждался теперь, как никогда, тяготясь одиночеством.

В свободное от несения службы время, дабы как-то разнообразить существование, сменить окружающую обстановку и немного развеяться, он всё же изредка наведывался в город, где с первого взгляда подмечал все произошедшие перемены. Работы по строительству продвигались очень быстро. Всё преображалось и менялось прямо на глазах. Сегодня он решил осмотреть казармы в западном районе, где в одной из них очень скоро должно было разместиться подразделение городской стражи, к которому относился и он. Длинные приземистые кирпичные постройки, которые и являли собой те самые войсковые казармы, находились невдалеке от западных ворот. Часть рабов под присмотром охраны занималась их кровлей. Внутри самих сооружений такими же невольниками велись отделочные работы, близкие к завершению.

Подойдя к одному из охранников, Тимей попросил его показать казарму для размещения стражи. Войдя в широкий дверной проём с распахнутыми створками, он тут же оказался в прохладе и погрузился в полумрак, царящий внутри просторного помещения. Недолго постояв в двух шагах от двери, чтобы пообвыкнуть после яркого света, он вдохнул слегка пыльный воздух и пошёл в глубь строения, оглядывая стены и потолки, обходя перегородки, разделявшие большие квадратные комнаты. Тугие потоки солнечных лучей, проникавшие под наклоном через узкие окна, словно прислонённые к стенам прозрачные столбы, выхватывали на каменном полу ещё не убранные древесные щепы, куски камня и колотого кирпича, ослепляя, рассеиваясь по сторонам, тускло освещая самые дальние стыки и углы. Дойдя почти до середины коридора, Тимей был вынужден остановиться, поскольку идти дальше не мог: весь проход был перекрыт стоящей там открытой повозкой, запряжённой двумя волами, с которой рабы выгружали кирпичные бруски и уносили куда-то дальше. Он не стал ждать окончания этой работы и повернул обратно.

У самого выхода из казармы он заметил сидящего в тени охранника. Расположившись на бревне, тот вытянул ноги, прислонился спиной к стене и, как показалось Тимею, дремал, прикрыв веки. Сквозной ветерок шевелил его длинные светлые волосы. Тимей замер, всмотрелся и узнал того странного глухонемого воина, с которым находился на излечении в одном шатре. Шагнул к нему и присел рядом, осторожно поправив лежавший возле шлем. Охранник, уловив чье-то близкое присутствие, приоткрыл глаза, повернул голову, спокойно скользнул взглядом и вновь отвернулся. Тимею стало неловко за то, что потревожил воина, но он почему-то был рад встрече с этим своеобразным человеком. Отстегнув от пояса фляжку с вином, он откупорил её и протянул мужчине, стараясь поднести ближе к его глазам. Охранник приподнялся от стены, посмотрел на фляжку, перевёл взгляд прямо на Тимея и принял сосуд. Сделав большой глоток, тут же сильно поперхнулся и, возвращая фляжку, выплюнул напиток и утёр губы рукой. Тимей улыбнулся и сам приложился к ней, вливая в себя потеплевшее терпкое виноградное вино. Охранник смотрел с интересом, при этом выпятив нижнюю губу и покачивая головой, словно считал глотки. Юноша провёл ладонью по губам, стряхнув с них винные капли, и вновь предложил напиток воину, но тот мотнул головой, отказываясь от угощения, и продолжал внимательно рассматривать Тимея.

– Я тоже не очень-то часто делаю это. Иногда вино просто необходимо. А вот воды у меня нет. Прости, не взял с собой, – закупоривая посудину и зная, что воин его не слышит, всё же объяснился юноша.

Охранник не сводил с него глаз и, когда он замолчал, недоумённо пожал плечами и пару раз пальцами коснулся мочки уха, давая понять, что глух.

– Я помню об этом, – понимающе кивнул Тимей. – Ты, наверное, меня не узнаешь? Мы с тобой были ранены и находились в одном шатре. Даже лежанки наши были рядом. Правда, я раньше тебя выздоровел.

Желая быть понятым, он повернулся всем телом, вытянул вперёд левую руку и показал на