Дорога радости и слез - Донна Эверхарт

желая слезть, и, когда папа опустил его на землю, малыш припустил что было духу. Я никогда не видел, чтобы ребенок бегал с такой скоростью или так широко улыбался. Сеф завопил и, хотя это казалось уже невозможно, помчался еще быстрее. Мама опустилась на колени, и он врезался прямо в нее.

Сеф был так рад, что вцепился черными от грязи ручонками ей в щеки и заголосил:

– Мама! Мама!

Мама принялась осыпать его лицо поцелуями. Она была настолько этим поглощена, что не обратила внимание на то, что еще папа держит в руках. Но я-то это увидела! Здоровенный окорок. Лицо папы расплывалось в широкой, от уха до уха улыбке. Он терпеливо дожидался, пока мама с Сефом не насытятся друг другом. Наконец, мама отпустила малыша и отерла слезы, выступившие у нее на глазах. Папа подошел к ней и так крепко сжал в объятиях, что у мамы перехватило дыхание.

Кивнув на Сефа, цеплявшегося за мамино платье, он сказал:

– Всю дорогу только и донимал меня вопросами: «А мама дома?», «А Уолли дома?», «А Лейси дома?». Снова и снова.

Возвращение Сефа стало своего рода последним мазком художника, завершающим картину. Наконец, вся наша семья была снова вместе.

– Овсянка с подливкой и ветчина! Как вам это нравится? – спросил папа, отсалютовав окороком.

Мама разинув рот уставилась на окорок, словно отродясь не видела ничего подобного.

– Уильям, ты что, ветчины купил? – спросила она.

– Ну да.

Мама, снова было присевшая перед Сефом, встала и пошла куда-то прочь. Папа со странным выражением лица продолжал неловко держать окорок в руках. Сеф последовал за мамой, протянув к ней ручки. Мы никогда не покупали ветчины, ни разу в жизни. Мы держали свиней и, в случае необходимости, просто забивали их.

Первый приступ восторга, охвативший меня, спал, пропав быстро и незаметно, словно лиса с добычей из курятника. Меня раздирали противоречивые чувства. Папа в раздражении опустил окорок на землю. Подойдя к костру, он присел возле него на корточки и принялся шевелить в нем дрова, покуда пламя не сделалось выше сантиметров на тридцать. Он взял окорок и принялся срезать с края подобие мешковины, в которую было завернуто мясо. Отделив несколько ломтиков, он кинул их в кастрюлю. Завернув окорок обратно в мешковину, папа направился к дереву, намереваясь повесить его на суку, чтобы до мяса никто не смог добраться. Вернувшись обратно к костру, он отгреб в сторону несколько крупных раскаленных углей и поставил на них кастрюлю.

Вскоре ветчина заскворчала, источая столь чарующий запах, что у меня потекли слюнки. Может, папа поступил и опрометчиво, потратив деньги на окорок, но я волей-неволей стала медленно, сантиметр за сантиметром приближаться к кастрюле.

Услышав за спиной шаги, я оглянулась и увидела, что это Лейси. Она принесла в подоле всю картошку, что нам удалось отыскать.

– Посмотри, пап, что мы нашли, – сказала я, показав пальцем на клубни. – На грядках за садом осталась картошка. И это мы пока только одну грядку раскопали. На второй, может, еще что-то есть.

Папа все еще раздраженно поджимал губы.

– Дай-ка мне парочку, – бросил он и достал из кармана нож.

Я стала выбирать, какие картофелины дать папе, как вдруг Лейси взяла и протянула мне два клубня. Именно два. Я внимательно на нее посмотрела, а потом протянула их папе. Он их помыл в ведре с водой, почистил и кинул в кастрюлю к ветчине. Ну как тут не приободриться. Покуда у нас есть еда, вода и огонь, значит будут и силы для работы. А если мы сможем работать, значит получится вернуть все как было. В точности так, как говорил папа. Ну, по крайней мере, я так думала. Я как можно ближе придвинулась к огню. Мама по-прежнему продолжала бродить у самой кромки леса. Сеф, который начал было хныкать, умолк. Он просто неотступно следовал за мамой, как цыпленок за курицей-наседкой.

– Уолли, пригляди за ветчиной и картохой, – нарушил молчание папа, вручив мне веточку, которой помешивал еду. Я присела на корточки возле кастрюли и принялась тыкать веточкой в картошку, одновременно краешком глаза поглядывая на папу. Он подошел к маме и стал ей что-то говорить. Та слушала, скрестив руки на груди. Через минуту она вернулась к костру. Продолжая хранить молчание, она села на маленькую скамейку, которую ей соорудил папа из обломка доски, положив его на два камня. Все очень устали. Ужасно сложно держать себя в руках, когда чувствуешь, что вымотан до предела.

Мы ели ветчину и картошку прямо из кастрюли, руками. В какой-то момент мама примирительно сказала:

– Очень вкусно.

Потом я легла у огня, и Лейси тоже – только головой в противоположную сторону. Ее ноги касались моих ног. Сеф сидел у мамы на коленях и клевал носом. Из-за света пламени мы все отбрасывали длинные пляшущие тени. Я наблюдала за этими призрачными вытянутыми движущимися силуэтами, пока, наконец, не заснула. Мой сон впервые за много дней был глубоким и крепким. Я, наконец, успокоилась – вся моя семья была в сборе и рядом со мной.

Глава 9

С самого раннего утра зарядил мелкий дождь, и мне подумалось, что с такой погодой вода в Стамперс-Крик и Такасиги никогда не спадет до прежнего уровня. Мне еще никогда не было так плохо. Ни разу прежде я не чувствовала себя настолько несчастной. От висевшей в воздухе влаги кожа на пальцах сморщилась, а от одежды постоянно исходил запах плесени. Кожа вообще сделалась грубой от пота и грязи. Я как можно чаще мыла лицо и руки, однако, сами понимаете, когда вам по нескольку раз приходится таскать воду с речки, чтобы ее вскипятить, желание тратить ее на всякую ерунду, вроде приведения себя в порядок, резко пропадает.

Мы молча собрались и поели каши с сыром, после чего стали хлебать горячий кофе, передавая его друг другу по кругу. Как всегда, после завтрака я почувствовала себя лучше. Папа отер рот и объявил:

– Сегодня я берусь за дело. Будем дом отстраивать.

Мама заметно просияла.

– Ну как, крошка Уолли, готова?

– Да, сэр!

Я обрадовалась не меньше мамы, хотя и не имела ни малейшего понятия, как папа собирается воплотить задуманное в жизнь без инструментов. Полагаю, он и сам этого не знал. Он отправился в сарай, посмотрел по углам, упер руки в бока и поковырял ботинком земляной пол.

– Хм… Молоток есть, а пил нет.

– Да, сэр.

Он окинул взглядом сарай, будто перед ним было поле, которое он определил