Путь в бессмертие - Николай Архипов

руки. Ни в его взгляде, ни в поведении Иван не заметил даже признака страха. Перед ним стоял просто уставший человек, и если бы не немецкая форма, то Иван никогда бы не подумал, что это фриц. Враг, которого нужно уничтожить. Он больше напоминал тракториста после тяжёлой смены в поле, нежели немецкого асса. Следом за ним из люка вылез ещё один фриц. Тот уже не был таким беспечным как первый и, увидев русского солдата, потянулся к кобуре, висящей на боку. Иван поднял ствол автомата и дал короткую очередь в небо, затем указал на землю. Немец как-то криво улыбнулся, закивал головой:

– Я, я. Schießenicht. Duhastgewonnen.

Иван ничего не понял, но тоже кивнул в ответ головой. Из танка вылезли ещё двое танкистов. Они коротко переговорили между собой, и тот, что тянулся за пистолетом, сказал Ивану:

– Рус Иван. Карашо.

Перед четвёркой откормленных, ухоженных фрицев стоял простой русский парень в порванной, измазанной землёй телогрейке. С чёрным от копоти и грязи лицом, но с решительными и злыми глазами, в которых эти обнаглевшие вояки увидели что-то особенное. То, что заставило их безропотно подчиниться солдату и поднять руки. В итоге весь экипаж, все четверо танкистов были взяты в плен. Пока Иван занимался танком и его экипажем, остатки дивизиона уже начали отступление. Враг наседал, и сил держаться уже не было. Под прикрытием пехоты и танков артиллеристы стали отходить на свой прежний рубеж, на высоту 204,0. Иван вёл под руку качающегося Фёдора, а впереди него шагали пленные, меся короткими немецкими сапогами русскую грязь и с любопытством оглядывая измотанных до предела русских солдат. Командир расчёта, бывалый артиллерист Золотухин остался лежать возле раздавленного орудия. Там же возле ящиков со снарядами застыл и Васька Бубнов, сражённый осколком, с раздавленными фашистским танком ногами в старых кирзовых сапогах.

Из оставшихся в живых артиллеристов тут же скомплектовали новые расчёты, и дивизия снова атаковала Долгонькое. В этот раз дошло даже до уличных боёв, но противник ввёл в бой уже семьдесят танков свежей двадцать третьей танковой дивизии, и советские войска вновь отступили на свою высоту. Иван назначили командиром орудия, и он, не успев как следует узнать подчинённых, принял орудие и вступил в бой. Притираться друг к другу времени не было. Всё пришлось делать на ходу. Ребята оказались опытными артиллеристами из разных расчётов. Повоевать вместе удалось совсем немного. Из новичков после первого боя в живых не осталось никого. Совсем никого. Иван хорошо запомнил только наводчика, маленького коренастого сибиряка с узкими глазами-щёлочками. То ли нанайца, то ли ещё какой таёжной национальности. Иван не знал. Орудие тот наводил ювелирно. Видно, привык белок по лесу гонять и попадать им прямо в глаз, не портя шкурки. Но вот только после третьей атаки этот северный снайпер остался лежать на поле боя с простреленной головой, и Иван снова сам крутил ручку прицела. Долгонькое отбить у фрицев в этот раз так и не удалось.

Глава 11.

Двадцать второго августа 1943 года двадцать пятая стрелковая дивизия после затяжных и кровопролитных боёв была выведена во второй эшелон. Её потери составили сорок процентов личного состава. Примерно столько же было утрачено материальной части. Артиллерийский дивизион почти полностью остался лежать на полях сражения. Целую неделю соединение доукомплектовывалось, принимая пополнение. Ивана во время переформирования перевели в батальон орудий семьдесят пятого калибра и назначили командиром расчёта.

Шли последние дни лета, и берёзы, обрамлявшие лес, уже пустили свои жёлтые косы, верные предвестники осени. Они словно поседели от ужаса и горя этой проклятой войны. Среди берёз, как и среди людей, тоже были убитые и израненные осколками снарядов, сломанные и втоптанные в землю танками. Иван стоял около дерева со сломанной верхушкой и вспоминал дом. Вспоминал, как гулял с Лидой за селом и как поцеловал её в самый первый раз возле вот такой же берёзы. Только целой. Не познавшей ни взрывов, ни танков.

– Товарищ командир. Обед принесли.

Иван от неожиданности вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял его новый ящичный Виталий Семёнов. Витёк, как его окрестили в расчёте по причине лёгкости ума и юного возраста. Семёнову только что исполнилось восемнадцать, хотя на вид ему было от силы лет тринадцать. Щуплый, белобрысый, он никак не сочетался с военной формой, болтающейся на нём, как на вешалке.

– Час от часу не легче, – впервые обозрев новобранца, подумал Иван. – Только детей мне для полной комплектации не хватало.

Однако на деле Витёк оказался сообразительным малым и жилистым до удивления. Ящики со снарядами таскал наравне со здоровыми мужиками и даже не потел.

– Наш человек, – сделал заключение Фёдор. – Будет за сына полка.

Фёдор быстро оклемался. Осколок только немного оцарапал кожу, но сотрясение он всё же получил. Сейчас только повязка на голове говорила о его недавнем ранении. Фёдор снова был заряжающим в команде Ивана.

– Сейчас приду, – ответил Иван, проведя ладонью по белоснежному стволу берёзы. – Выздоравливай, родная.

Расчёт, сидя кто на чём, дружно вскрывал банки с американской тушёнкой, прозванной в армии "вторым фронтом".

– Эх, жаль, Васьки нет, – выковыривая из банки остатки мяса, сказал Фёдор. – Этот пройдоха, вечная ему память, обязательно к такому деликатесу достал бы соточку спирта. Великий был специалист по энтому делу. Сан Саныч, ты чего такой смурной? Радуйся жизни, пока есть возможность.

Сан Саныч – наводчик орудия. Лысый напрочь мужик лет эдак под пятьдесят. Тяжёлый во всех отношениях. Начиная с обличия и заканчивая характером. Невысокого роста, Сан Саныч был настолько широк в плечах, что с трудом вмещался в гимнастёрку. А таких кулаков, как у наводчика, Иван вообще ни у кого не видел. Однажды он разозлился на шутки Фёдора и поднёс свою волосатую кувалду к его носу. Тот сразу замолк. Да и как было Фёдору не замолчать, видя перед глазами кулак величиной со свою же голову. Иван вначале опасался за панораму орудия, но Сан Саныч обходился с ней очень аккуратно, да и наводчиком он был, похоже, опытным.

Жуя тушёнку, Сан Саныч даже ухом не повёл на замечание Фёдора, а тот, видимо хорошо помня кулак наводчика, тут же переключился на молодого и безответного Семёнова.

– Вот скажи ты мне, друг ты мой Семёнов, – начал издалека Фёдор.

Тот сразу напрягся. Даже жевать перестал и беспомощно огляделся в надежде если не на защиту, то хотя бы на сочувствие расчёта.

– А ты когда-нибудь дрался? – продолжил Фёдор, старательно облизал ложку и сунул её куда-то за пазуху.

Виталик с трудом проглотил остатки каши