Путь в бессмертие - Николай Архипов

не доплыв до берега. Словно брёвна во время сплава, плыли по реке трупы. Уже раздувающиеся, с выклеванными птицами глазами. Сотни трупов, сотни. Но переправа работала, не останавливаясь ни на минуту. Подкрепление было. Плацдарм расширялся.

Взрыв. Иван инстинктивно пригнулся. По спине забарабанили комья земли.

– Командир, Семёнов!

Иван обернулся. Парнишка лежал в обнимку со снарядом, так и не донеся его до орудия. Фёдор вынул из его рук снаряд, сунул его на место и побежал за другим. Иван кинулся к Семёнову, но его неожиданно кто-то оттолкнул. Это был санитар. Здоровый малый с сумкой наперевес. Он склонился над Семёновым, затем стал копаться в сумке.

– Живой, – Иван вернулся к орудию.

Когда он в следующий раз оглянулся, то ни санитара, ни Семёнова уже не было. Прямо на орудие шёл очередной панцирь.

– Танк прямо!

Сан Саныч спокойно крутил ручку маховика. Из ствола танка вылетел огонь. Где-то сзади рвануло.

– Орудие!

Танк закрутился на месте. Правый трак был перебит.

– По танку прямой наводкой! Бронебойным! Орудие!!!

– Готов, – прошептал Иван.

Пулемётчики отсекали пехоту, добивали выпрыгивающих из горящих машин танкистов. Схватывались врукопашную. Рвали глотки. Втыкали в серые шинели ножи, штыки. Стреляли, но берег не сдавали. Восемь атак отбили только за один день. Восемь раз немцы отступали и снова вводили всё новые и новые силы. На крохотный пятачок плацдарма рвалось до шестидесяти вражеских машин одновременно, подкреплённых пехотой. "Тигры", "Пантеры", "Фердинанды". Танки и самоходки всех мастей утюжили днепровские пески. По ним ожесточённо били орудия, гранатомёты, "Катюши". Их взрывали гранатами и бутылкам. Горела земля, горела вода. Смертельно хотелось пить, но пить было нечего, хотя рядом текла река. Берег простреливался. Даже ночью при свете ракет немцы остервенело били по любой движущейся мишени. Потери советских дивизий были чудовищны. Но Днепр отстоять удалось. «Восточный вал», или «Линия Пантера – Вотан», на которую так надеялся Гитлер, рухнула. Полное освобождение Украины и выход советских войск в Европу было уже делом времени.

Глава 12.

Наступил 1944 год. Двадцать пятая стрелковая дивизия ещё в декабре вошла в состав пятьдесят третьей армии Второго Украинского фронта. После стокилометрового марша дивизия две недели отдыхала и в очередной раз переформировалась в Тумаковке, а затем выдвинулась в район Стародуб, где пополнила свои запасы техникой и снарядами. Там она и встретила Новый год.

– Командир, держи, – протянув Ивану кружку со спиртом, сказал Фёдор. – Разбирай, ребята. Заодно медаль командира обмоем, а то всё времени не было.

За форсирование Днепра Ивана наградили медалью "За отвагу". Первая награда за два года войны висела на груди старшего сержанта уже как месяц, а отметить её в спешке действительно так и не успели.

Расчёт Ивана на праздник умудрился занять довольно-таки добротную хату. В жарко натопленной комнате уместились человек двадцать артиллеристов. Быстренько накрыли стол, раздобыли горючее и в одних гимнастёрках уселись за стол. Хозяйка хаты, пожилая женщина, сидела у печки и смотрела сухими глазами на гуляющих солдат.

– Тётка Степанида, иди к нам, – позвал хозяйку шебутной Фёдор, – я тебе так и быть, плесну солдатского шампанского.

Тётка посмотрела на Фёдора, улыбнулась, но ничего не сказала. Только головой покачала. Фёдор не стал больше приставать к ней. Он уже вдоволь насмотрелся на освобождённых людей. У каждого из них была своя нелёгкая жизнь в оккупации, своя беда. И мало кто остался в живых на этой выжженной земле, а тот, кто остался, никогда уже не сможет забыть это время. Великое горе витало над всей землёй, где побывал фашист. И далеко не у всех людей оставались силы на радость освобождения.

– За победу! За Новый год! За Родину! Ваня, за тебя! – неслись бесконечные тосты над праздничным столом.

В самый разгар веселья Фёдор вдруг встал и вышел. Никто и внимания не обратил на него. Мало ли куда человеку понадобилось отойти. Но, когда он появился, все развеселились ещё больше. В руках досужего заряжающего была настоящая тальянка.

– Ваня! Давай нашу. Чтобы до кишок пробрало, едрит….

Иван положил гармонь на колени, закинул на плечо потрёпанный от времени ремень, обвёл всех весёлым взглядом и так вдарил "Камаринского", что даже угрюмый Сан Саныч слез со скамейки и заходил вприсядку по избе, сотрясая стены. Угомонились солдаты только далеко за полночь, а рано утром всех подняли ни свет ни заря. И снова путь на запад. На сей раз поступил приказ командования продвигаться в район Новой Владимировки. Иван подцепил орудие к "Студебекеру", залез к расчёту в кузов, и покатили они к пункту назначения. Попадавшиеся на пути сёла и деревни были почти все выжжены дотла. Только печные трубы напоминали о том, что здесь когда-то кипела жизнь. На всём протяжении пути они не встретили ни одного гражданского человека. Да что человека. Собаки, и той не увидели.

– Каким же надо быть изувером, что бы такое сотворить, – думал Иван, смотря на руины. – Вроде бы тоже люди. Жили в своей Германии. У всех, поди, семьи есть. Что произошло? Откуда такая злоба взялась у них? В голове не укладывается.

В одном селе проезжали они мимо церкви. Древние стены, видевшие много на своём веку, были сплошь испещрены осколками снарядов. На ветхом куполе чудом ещё держался наклонившийся крест. Ограды не было. Вместо неё из сугробов торчали остатки кольев. На крыльце церквушки стоял тощий, длинный поп в чёрном облачении, серых валенках и простой шапке-ушанке. Длинная серая борода трепыхалась на студёном январском ветру, придавая попу вид древнего волхва из детских книжек. Одной рукой он опирался на сучковатую палку, а другой осенял крестным знамением проезжающих солдат. В слезящихся глазах священника стояла скорбь и радость. Он благословлял войско на ратный подвиг, как это всегда делалось на Руси. Солдаты молча смотрели на него. Кто-то даже снял шапку и, не стесняясь и не боясь, перекрестился. Все знали, куда и на что они идут, но не знали, вернутся ли.

Глядя на ветхую церковь, Иван вспомнил случай в Непотягове, когда дружок его, всё тот же Славка Дмитриев, штурмом взял заброшенную сельскую церковь, стоявшую в самом центре Непотягова. Это было летом, когда уже вовсю шла война. Отца Славки тогда уже забрали на фронт, и он со всем своим юношеским пылом тоже рвался воевать. Но пока вместо фронта, он забрался на самый верх церкви.

– Вижу Америку! Я вижу Америку, – неслось среди бела дня с купола церкви на все село.

Внизу, возле церкви, бегали люди размером со спичечный коробок. Забавно было наблюдать за ними с высоты птичьего полёта.