Дочери служанки - Сонсолес Онега

Но донья Лора умерла.

Время было упущено.

Жизнь стала другой.

Донья Инес скрестила пальцы, пытаясь обмануть себя, но почтальон Закариас заверил ее, что не пришло ни одного письма в конверте с кубинской маркой.

– Скоро придет, – сказала сеньора.

Она через силу улыбнулась, чтобы не показать ни единого признака отчаяния, озабоченности или тревоги, которые могли бы обнаружиться в Пунта до Бико.

Почтальон был человек тактичный и сдержанный. Он чрезвычайно высоко ценил донью Инес, поскольку накануне каждого соблюдаемого праздника она угощала его бокалом вина, и Закариас, который редко общался с соседями, с благодарностью его принимал.

В тот день он уходил огорченный тем, что расстроил сеньору Вальдес, хоть она и пыталась это скрыть. Никто не должен был узнать, что уже длительное время для нее нет ни одного письма.

До того как в 1915 году письма перестали приходить, дон Густаво имел обыкновение писать жене и детям раз в месяц. Он беспокоился о них, справлялся о том, как идут дела на фабрике, и сообщал о своих делах на острове, всегда снабжая сообщения политическими или военными новостями. Но потом все изменилось, и донья Инес вот уже пять месяцев не получала от мужа никаких вестей, разве что он периодически беседовал с Фермином, и она подслушивала эти разговоры, стоя за дверью бывшего кабинета дона Густаво, в котором теперь расположился управляющий. Она слышала, как они говорили о ней. Фермин докладывал хозяину, что сеньора начала интересоваться делами и, как только ей позволяли обстоятельства, приходила на фабрику проверять, как идут работы. Он также добавлял, что работницы молятся на нее, потому что она дарит им книги.

Что отвечал сеньор Вальдес, ей узнать было не суждено.

– Почему он мне не пишет? – постоянно думала она.

Она закрыла калитку из кованого железа, и наихудшие предположения смутили ее покой. Она представляла себе, что другая женщина завладела его вниманием. Она видела, как он целует ее, гуляя по площади, где столько раз донья Инес прогуливалась под руку с мужем. Она видела его в постели, которая когда-то была супружеской, в объятиях другой. Недоверие ранило ее, словно нож, тем более что у нее не было никакой возможности проверить свои подозрения.

Она глубоко вздохнула. Вытерла слезы. Она была вынуждена держать голову высоко, чтобы продолжать жить в замке, который в большей степени принадлежал ей, чем семье мужа.

Как к своей собственности она относилась и к лесопильной фабрике. Фермин не лгал, когда говорил о ее интересе к делу, которое унаследуют ее дети. Вскоре после того, как в 1914 году началась война, которую называли Великой войной, она перестала быть просто наблюдателем и присвоила себе некоторые полномочия, ни у кого не спрашивая разрешения. Разумеется, это вызвало сопротивление управляющего, который вообразил себя владельцем и хозяином фабрики наравне с доном Густаво, хотя не был ни тем, ни другим. Со временем у Фермина не было другого выхода, как признать право сеньоры Вальдес делать или не делать что-то по ее усмотрению. Историю можно написать как справа налево, так и наоборот, однако непреложная правда состояла в том, что донья Инес сама занималась делами.

Так и не получив утешительного письма, донья Инес вернулась к своим обязанностям. Дверь в замок была закрыта. Она бывала крайне недовольна, если служанки не выполняли ее приказы.

– Я хочу, чтобы эта дверь всегда была открыта! Даже если идет дождь, на улице холодно или дует ветер. Сколько раз я должна это повторять, Исабела?

– Но собаки все испачкают… – попыталась оправдаться женщина.

– Глупости, причем тут собаки?

Донья Инес хотела, чтобы ее дети входили и выходили, когда им вздумается, а собаки бегали по дому, пусть даже пачкая ковры.

Она хотела живой жизни.

Но особенно ей хотелось, чтобы дочке служанки не надо было звонить в дверь, чтобы войти, и она объяснила это Исабеле:

– Я люблю, когда эта девочка приходит в мой дом, – сказала она.

– Она нищенка. Вы разве не видите, какая она всегда грязная и оборванная?

– Ничего подобного! – отрезала донья Инес. – Зато девочка очень умная.

– Ну, если вы так говорите… – пробормотала служанка.

– Вот именно, я так говорю, Исабела. А тебе лучше помолчать.

Исабела, самая первая служанка в замке, уже давно увяла, и ее характер за восемь лет жизни в Испании после возвращения с Кубы испортился настолько, что с ней никто не разговаривал. Ни Лимита, ни Мария Элена не говорили ей ни слова, чтобы не нарваться на крик, оскорбление или перекошенное от злобы лицо. Исабела называла их негритянками, обвиняла в том, что они плохо исполняют свою работу, и использовала любую возможность, чтобы сделать выговор. Однако донья Инес, зная обо всем этом, никогда их не ругала, поскольку, несмотря ни на что, ей необходимо было слышать кубинский акцент: это помогало ей уменьшить душевные страдания.

Это было не единственным изменением, которое она ввела сразу после возвращения. Ей хотелось, чтобы замок был наполнен музыкой, и она купила граммофон. Он чудесным образом успокаивал плакавшего по ночам Леопольдо, которому очень трудно было привыкнуть к этой земле, сотрясаемой бурями, от которых он просыпался посреди ночи. Он пугался сильного ветра и молний, освещавших комнату, искусно обустроенную матерью, точно знавшей, что она больше не сможет зачать мальчика.

Она никогда не думала о том, согласился бы дон Густаво с ее решениями или нет. На этом этапе жизни донья Инес поступала так, как считала нужным, и единственное, что ее по-настоящему волновало, – это обучение детей.

И чтобы они не эмигрировали на Кубу.

Это тоже ее беспокоило, и потому она делала все возможное, чтобы не пробудить в них ностальгию по далекому острову. Она запретила служанкам пересказывать легенды, ходившие в тамошних усадьбах, и редко вспоминала об отсутствующем отце. Конечно, ей приходилось отвечать на вопросы Хайме, более всех привязанного к отцу и хранившего воспоминания о Гаване.

Возможно, настанет день, и она расскажет сыну всю правду о том, что произошло в ту ночь, когда она решила покинуть Кубу, а его отец отказался, ответив на три вопроса своей супруги.

– Я остаюсь, – сказал он жене. – Я не могу уехать в Галисию.

– Почему?

– Потому что у меня есть обязанности.

– Ты имеешь в виду торговлю алебастром? – спросила она.

– Да, я не могу все бросить еще раз, – ответил он.

– А твои дети?

– С кем еще им будет лучше, как не с тобой? – заключил дон Густаво.

Больше они к этому не возвращались.

Еще до рассвета, в ночь с