Дочери служанки - Сонсолес Онега

просияла от радости, но донья Инес тут же отвела глаза и сказала ей лишь пару слов, чтобы не ставить хозяев в неудобное положение. Она вежливо поздоровалась с охранником и отвела в сторону Ренату, чтобы изложить свой план, касающийся ее дочери.

– Учитывая ее природный ум, у нее может быть многообещающее будущее.

– Откуда вы знаете про ее природный ум? – спросила Рената.

– Достаточно на нее посмотреть. Хочешь сказать, ты этого не замечаешь? Она изголодалась по знаниям, по обучению.

– Изголодалась, да, – повторила служанка. – Изголодалась.

– Подумай об этом. Если хочешь, поговори с мужем, – подсказала донья Инес.

– Он-то здесь причем?

– Рената, не будь такой. Он отец твоей дочери.

Рената пристально смотрела на фасад замка, и все океанские приливы забурлили у нее внутри. Силы природы сотрясали ее естество.

– Забирайте ее, – вдруг сказала она.

– Это значит да? – удивленно спросила сеньора Вальдес.

– Да, – ответила Рената. – И хватит об этом.

Она повернулась и исчезла, словно черный призрак.

На донью Инес нахлынул вихрь эмоций. Она улыбнулась, испытывая удовлетворение от того, что ей без скандала удалось вытащить девочку из этого дома, где у нее была скудная жизнь среди пустых бутылок, хриплой брани и побоев.

Никто из детей доньи Инес не проронил ни слова, когда мать рассказала им новость. Только Хайме через несколько дней спросил, не нуждается ли эта девочка в деньгах.

– Ей не повезло родиться в такой семье, как наша, сынок. Вы никогда ни в чем не нуждались, а ближнему надо помогать. Если эта девочка не будет работать, она всю жизнь проживет в служанках, как ее мать.

– Каталина будет ревновать, – сказал Хайме, стараясь выглядеть равнодушным.

– К кому?

– К Кларе. Она и так говорит, что ты больше занимаешься ею, чем нами.

– Какая ерунда! Ты тоже так думаешь?

– Я – нет, мама.

Донья Инес почувствовала, что на самом деле было скорее «да», чем «нет», и что его комментарий содержал в себе мысль, которой она подсознательно избегала. Она любила всех своих детей, однако бывали моменты, когда в глубине души она понимала, что Каталина не разделяет ее любви. Поведение девочки становилось все хуже. Она дерзила братьям, служанкам и ей самой. Годы в Пунта до Бико, колледж для детей из хороших семей и время, ей посвященное, не дали никаких результатов. Последний выпад совпал с ее пятнадцатилетием: когда донья Инес преподнесла ей длинное бальное платье, она небрежно бросила его на пол и крикнула: «Я такое не надену!»

Донья Инес объясняла все переходным возрастом. Она даже подумывала, что девушка, возможно, влюблена в какого-нибудь мальчика, который не ответил ей взаимностью, и в отместку презирает всех остальных.

В то воскресенье, во время сиесты, после мессы и обеда, когда она собрала всех за столиком в гостиной у камина, она попыталась вызнать, что за трудности в жизни испытывает Каталина, однако та ткнула в нее указательным пальцем:

– Занимайся своим делом! И не лезь в мою жизнь!

– Каталина…

Девушка вышла из гостиной, а у доньи Инес остался горький осадок от разрыва связи с дочерью, привкус гнева на нёбе и желание написать отсутствующему отцу – пожаловаться на сиротство, на которое он их обрек. Ей хотелось расплакаться, надавать дочери по щекам и одновременно обнять ее.

Да, ей хотелось, но она лишь подавила вздох и пошла искать Каталину по всем помещениям замка, пока не нашла в башне последнего этажа, куда никто не заходил. Дон Густаво хранил там упакованную жизнь своих предков. Личные вещи, оставленные там перед отъездом на Кубу, которые он обещал сохранить как частицу памяти о своей семье. Мебель, накрытая пыльными простынями, закрытые чемоданы, в основном пустые, но были и заполненные одеждой, обувью, пальто для холодной погоды, шерстяными платками. Свет сюда едва пробивался. Сквозь слуховое окно проникали лучи вечернего солнца, виднелась буйная растительность сада, окружавшего замок.

– Каталина, перестань прятаться.

– Уходи.

– Каталина, я хочу с тобой поговорить.

Молчание.

– Каталина, – повторила она, – я хочу, чтобы ты знала…

– Я не буду тебя слушать.

Она услышала, что девочка плачет, забившись в пыльный угол и обхватив руками колени.

– Ты плачешь.

– Тебе до этого нет дела.

– Как это, мне нет дела? – донья Инес чувствовала себя уязвленной.

– Тебя волнует только служанкина дочка.

– Ничего подобного, Каталина!

Донья Инес села рядом с ней и погладила ее по голове. Она вытерла ей щеки, мокрые от слез, и сказала те слова, что прорастают в душе каждой матери. Она произносила их, стараясь убедить девочку в том, что на первом месте в ее жизни всегда будут дети и что нет ничего более жестокого, чем чувствовать их равнодушие, нелюбовь и отстраненность. Она сказала, что была бы счастлива, если бы ее дочка в конце недели тоже приходила на фабрику, потому что она и только она унаследует семейное дело.

Подобное предложение только еще больше возбудило демонов, которыми была одержима Каталина. Она встала и, глядя на мать злыми глазами, сказала:

– Я не собираюсь работать. Это для бедняков.

Она швырнула матери эти наглые слова и вышла из башни.

В тот момент донья Инес почувствовала, что между ними выросла невидимая стена, разделившая их навсегда, а в душе поселилась неизбывная боль, которую причиняют неблагодарные дети.

Когда Клара начала работать на фабрике, ее красота уже оформилась. Она была высокая и стройная. Упругая грудь виднелась под блузкой или вытянутым свитером, которые она носила с юбками коричневого или темно-зеленого цвета. Скромность одежды несколько компенсировали голубые глаза. Когда донья Инес увидела ее в этих бедняцких одеяниях, то подумала, не подарить ли ей что-нибудь из одежды, отвергнутой Каталиной. Но сделать это надо было так, чтобы не ранить ни свою дочь, ни Ренату, которая чем дальше, тем больше мрачнела. Возможно, она просто ревновала: ей никогда не предлагали стать работницей на фабрике, с зарплатой, расписанием и выходными днями.

С тех пор как донья Инес встала во главе дела, условия для рабочих поменялись. Не то чтобы раньше они были плохими, однако Фермин, управляющий, не вникал в потребности женщин. Сеньора Вальдес была первой во всей провинции, кто установил часы отдыха для женщин, которые только что родили. Она организовала подобие яслей, где младенцы спали в шерстяных гамаках под присмотром не желавших сидеть дома пенсионерок. Она была ярым поборником чистоты и конфликтовала с властями, пока не добилась того, чтобы производственные отходы не попадали в море. Она придумала систему сбора мусора, которую взяли на заметку и другие производства провинции, которыми всегда управляли мужчины. С самого начала она понимала: