1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

Скот пасут? Вот, обещать про скот тогда. Англичан не любит? Тоже хорошо. Англичане, видать, по своему обычаю решили купить его, деньги предлагали. Зачем ему деньги? Куда он их здесь девать будет? Ему землю свою забрать нужно, а ее за деньги не купишь. Все-таки Дед в Цюрихе умен, сообразил, что таким, как Иманов, оружие важнее. Вот только с идеей Дед промахнулся, но то понятно – в степи не был, обычаев не знает!

Закончив умываться, Литвин вернулся в комнату, где Нестор в очередной раз подогревал чайник. Одет он был, как и вчера, в рубаху, подпоясанную кушаком, да пиджак. На ногах сапоги с тяжелым, с железной набойкой, носком. Чугунный чайник пыхтел на печке, выбрасывая из носика белый пар. На покрытом газетой столе стояли тарелка с баранками, вареные яйца и стаканы в черных подстаканниках с выгравированным паровозом и надписью «ТРАНССИБ».

– Может, по делам ушел? – присаживаясь за стол, предположил Литвин. – Мало ли что.

Нестор помотал головой. Прихватил шерстяной варежкой чайник и поставил его на стол.

– Я у дома был и к работе ходил. Нема Феодоса. У нас не каждой день акции-то, не убег бы с поста. Чегось случилось, беда какая-то.

«Заладил, как баба, “бяда, бяда”», – подумал Литвин и, взяв яйцо, осторожно разбил его ложечкой. Очистил скорлупу, сгреб ее в ладонь и выбросил в стоящее рядом ведро. В чай положил два кусочка сахара, осторожно, не задевая ложкой стенки стакана, размешал. Ложку положил рядом с блюдцем, разломил баранку надвое, замочил каждую половинку в чае. Слегка отпил.

Повертел сложенный гармошкой листок бумаги, начал читать. Час от часу не легче. К акции центр требует добавить устранение Тропицкого. Вот так, с бухты-барахты взять и убрать не кого-то, а самого уездного начальника города. С дуба они там рухнули, что ли? Как будто это на вечерний променад сходить, с барышней под руку. Тут с банком разобраться нужно, Иманов свои условия ставит, Феодос пропал, а центр в конце послания приписку делает: «Литвин. Считаем благоразумным устранить Тропицкого в театре».

– Кто доставил? – отложил он на стол записку.

– Почков передал. А вы зубами скрежетали, – Нестор издал протяжный скрип, сжав челюсть, – я думал, худо вам. Гляжу, а ровно дышуть, но скрежет… як полы кайлом вырубают! Хвороба?

Литвин чуть смутился. Скрежет был у него с детства, и он уже который раз по утрам выслушивал такие вопросы. Не каждую ночь скрежетал, зависело от того, как день прошел, с какими проблемами, – скрежет был сильнее или, наоборот, тише.

– Нервы, – сказал Литвин, – не обращайте внимания.

– Та конечно, – согласился Нестор и, закидав в стакан сахар, застучал ложкой, размешивая его. Затем, громко хлюпая, отпил, причмокивая от кипятка. – Вода тут лучше. Особливая. Упиться можно. И баранки вкусные, мука, гутарят, самому Николашке во двор ставится. Как вам?

Литвин лишь кивнул в ответ, пытаясь не смотреть и не слышать, как Нестор пьет чай и чавкает баранками. Сколько раз он пытался себя заставить не обращать на такое внимания, но не получалось, не выходило спокойно сидеть рядом с такими любителями чаевничать. Он поднялся из-за стола и, взяв стакан, отошел к двери – якобы понаблюдать из-за шторы за двором. Нестор, не заметив раздражения Литвина, не умолкая, продолжал нахваливать акмолинскую воду и муку, говорил про беду Феодосия и зубовный скрежет, который, по его мнению, все же лучше проверить у дохтура, а то всяко может быть.

Литвин отрешенно смотрел во двор, пытаясь понять, почему лужи не уходят под землю, а стоят, словно маленькие озерца с илистым скользким дном. Испарения, поднятые лучами выглянувшего солнца, уже начали превращать воздух в баню, и Литвин почувствовал капельки пота, выступившие на лбу. Он слегка оттянул штору в сторону, чтоб выйти во двор, как вдруг снаружи слегка постучали.

– Феодосий? – тихо проходя обратно к столу, спросил Литвин у Нестора.

– Не стучал бы, – резонно ответил тот, – к чему стук? Хто? – громко крикнул Нестор. – Кому с утра не спится?

За дверью молчали, и Нестор, поправив в голенище нож, закинул его широкой штаниной. Пройдя к двери, он выглянул за штору, и Литвин услышал удивленный возглас:

– Хто ж тебя так?

Женский голос тихо ответил:

– Пусти! С твоим надо поговорить!

Через секунду в комнату вошла вчерашняя знахарка. Черный платок, туго затянутый на голове, закрывал лоб почти до самых верхних век. Нос распух, на левой щеке краснела рваная полоса. Рот знахарка прикрывала другим, небольшим цветастым платком, говорила не отнимая его, и то ли от платка, то ли от чего другого, речь Акулины была не такой, как вчера, она сильно шепелявила и присвистывала:

– Вашего в острог забрали!

– Когда? Хто забрал? – подлетел к ней Нестор, хватая за плечи. – Живо говори, Акулина!

Литвин взглянул на него сердито.

– Что случилось? – спросил он с таким спокойствием, что Нестор сразу же убрал от знахарки руки. – Расскажешь?

Голос Литвина был тихий и уверенный, но в нем чувствовалась стальная пружина, которая при случае может так выстрелить, что пробьет любое вранье и молчание. Знахарка тоже уловила это и, сидя на табурете, честно сказала:

– Меня казаки поругали. Вечером двое пришли… Один – ребра сломанные лечить, другой – глаза от верблюжьей слюны.

– Вот те на! – не удержался Нестор. – Снасильничали?

Акулина дернулась от этих слов.

– Дальше! – коротко приказал Литвин.

– Я их приняла. У меня дома лазарет есть. Осмотрела, на ребро мази наложила. Второму глаза промыла. А они… – Тут знахарка не выдержала и всхлипнула.

– Про это можешь умолчать, – сказал Литвин. – Феодосий при чем тут? Платком что прикрываешь? Думаешь, нас испугаешь? Чай выпей, успокойся!

Акулина осторожно убрала платок ото рта, и Литвин, видавший на своем веку всякое, поежился. Верхняя губа знахарки была разворочена, словно прокушена кем-то. Сквозь сплошную рану виднелись зубы. Правда, и от них мало что осталось. Передние резцы были сломаны и торчали острыми углами. Такое сотворить могли лишь озверевшие, потерявшие человеческий облик люди. Да и люди ли они теперь…

– Феодосий после пришел. Я уже на кровати лежала, а казаки водку пили, – она вновь прикрыла платком рот, – очнулась, когда Феодосий на того, что с глазами больной был, с ножом напал. Убил!

– Убил? – переспросил Нестор. – Беда…

– Дальше, – с железным спокойствием произнес Литвин.

– Ко мне наклонился. А Григорий…

– Григорий?

Литвин взял карандаш и, смочив его языком, что-то стал записывать на лежащей газете.

– Второй казак, – Акулина закрыла глаза, слегка закачавшись на табурете, – вот он Феодосия ухватом по голове ткнул. Опосля другие казаки пришли и утащили Феодосия в острог.

– Почему в острог? – спросил Литвин. – Откуда знаешь?