Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Бабушка!

— Нет, я сказала! — Нонна погрозила внучке пальцем.

— Дядя Кесарий сказал, что я могу выбрать что хочу, сама. Как же я выберу, если не пойду? — ротик Аппианы скривился, словно она вот-вот готова была расплакаться.

— Дядя совсем не то имел в виду.

— Да, Аппиана, пока бабушка с мамой будут на рынке, ты побудешь с Олимпиадой, эта девочка очень приятная, из хорошей семьи… они христиане. Вам будет о чем поговорить, — примиряюще сказал Кесарий, обращаясь к племяннице. — О нарядах там всяких, украшениях, прическах, косметике…

— Кесарий! — строго сказала Нонна. — Какая косметика?!

— Извини, мама, я оговорился. О книгах, о прялках, о молитвах, о покрывалах…

— Не хочу я к этой зануде Олимпиаде! — заревела Аппиана. — Она только про книжки и говорит. Меня мама посадила с ней прошлый раз, я не знала, куда деться!

— Очень хорошо, про книжки, замечательно, — сказала Горгония. — Тебе неплохо хотя бы узнать, что такие вещи существуют.

Аппиана заревела пуще прежнего.

— Что с тобой? — удивился Кесарий.

— Она так всегда, не обращай внимания! — бессердечно сказала Горгония.

— Дитя мое, у тебя все пальцы в крови! — вскричал Кесарий. — Что случилось?

Он схватил маленькую, как воробышек, девочку, и посадил к себе на колени, вытирая куском полотна кровь с ее ладоней.

— Эй, Трофим, принеси воды и масла!

Аппиана, трясясь от рыданий, уткнулась в белоснежную тогу дяди.

— Святые мученики, что с тобой, дитя мое? — опустилась рядом с ними на колени Нонна.

— Доигралась! — сказала, сурово покачав головой, Горгония. — Я все ждала, когда же ты о нож хирургический порежешься… нельзя все без спроса хватать, даже то, что красивое и золотое…

— Я теперь умру? — спросила девчушка, поднимая на Кесария огромные синие глаза. — Кровь не останавливается!

— Конечно, ты не умрешь. Я тебя сейчас спасу, — заверил Кесарий, ловко перевязывая ее кисть.

— Хорошо, что не в глаз, — Нонна покачала головой.

— Может, заговорить кровь, Кесарий? — заволновалась Горгония.

— Доченька, что ты такое говоришь! Давай я помолюсь! Не надо эллинских заговоров! Ты, верно, у Дионисии этой научилась! — воскликнула Нонна.

— «Ариадна, я — Дионис, кровь, остановись!» — завопила радостно Аппиана. — Так Дионисия всегда заговаривает кровь! Вот когда они с Саломом поженятся…

— Горгония! — строго проговорила Нонна. — Ты тоже привечаешь у себя Дионисию? Не разрешай девочке с ней общаться!

— Да все в Назианзе знают этот заговор, мама, но он только у Дионисии действует, — сказала Горгония. — Обычный детский стишок.

— А Дионис? А эллинские басни? — продолжала Нонна. — Пора прекратить эту дружбу Аппианы с Молпадией! Обязательно надо, чтобы девочка подружилась с Олимпиадой!

— Вот и кровь остановилась, значит, точно, не умрешь.

— Кесарий, что же ты оставляешь острые предметы без присмотра….

— Я?! — расхохотался Кесарий. — Я оставляю острые предметы без присмотра?!

— Мама, Аппиане давно не три года, и она знает, что ножи обычно острые, а иглы — колются. И она сама тайком взяла его шкатулку с инструментами, — сказала Горгония.

— Это не шкатулка. В шкатулке серьги хранят с браслетами, — отозвался недовольно Кесарий.

— Хорошо, Кесарий, ларец, ящик, как угодно! Ты даже не заметил, что я за тебя заступаюсь.

— Спасибо, сестрица… Ну как, Аппиана, уже не больно? Не страшно?

Он несколько раз качнул ее на коленях. Аппиана весело взвизгнула и рассмеялась, махая перевязанной рукой, как крылом.

— Это смилэ, это велонэ, это лавис…[74] — стала она перечислять инструменты в медицинской шкатулке.

— Ты, дитя мое, тоже хирургом будешь! — рассмеялась Нонна, целуя внучку. — Как это ты все выучила! Умница! Тебя дядя научил?

— Да! — ответила Аппиана и добавила: — Бабушка, я хочу спеть одну песенку. Этой песенке меня тоже дядя научил. Спеть в знак благодарности ему за мое спасение. Мама, можешь мне на кифаре подыграть?

— О, сестрица, ты еще не забыла, как на кифаре играть? — удивился Кесарий. Трофим, незаметно прошмыгнувший за их спинами, подал довольной Горгонии кифару. Она тронула струны, и Аппиана, зажмурив глаза, запела нежным, детским голосом по-латыни:

— Dianae sumus in fide

puellae et pueri integri:

Dianam pueri integri

puellaeque canamus[75].

Горгония перестала аккомпанировать где-то на второй строчке, но Аппиана, не видя лицо матери, продолжала:

— O Latonia, maximi

magna progenies Iovis,

quam mater prope Delliam

deposivit olivam…

Tu Lucina dolentibus

Iuno dicta puerperis,

tu potens Trivia et notho es

dicta lumine Luna …[76]

— Аппианочка, какая хорошая песенка, — проговорила Нонна, с умилением глядя на внучку и не замечая страшные знаки, которые ее дочь делала Аппиане. — А что же ты перестала играть, Горгонион? Красиво, когда под музыку поют.

— У сестрицы рука болит, — сказал невозмутимо Кесарий и, деловито забрав кифару, ударил по струнам, и они с племянницей закончили хором:

— Sis quocumque tibi placet

sancta nomine, Romulique,

antique ut solita es, bona

sospites ope gentem[77].

— Я вот, жаль, не знаю латинского… — вздохнула диаконисса. Горгония испепеляющим взглядом смотрела на брата. Аппиана открыла глаза и бросилась бабушке в объятия.

— Тут про девственниц каких-то, которые божественные песни поют, да, Кесарий? — спросила Нонна. — Я ведь кое-какие слова все-таки знаю, не просто так за твоим отцом почти полвека замужем провела. Тут вот и про внуков Ромула, то есть про римлян, то есть нас. Очень патриотичная песня, ничего, что на латинском.

— Правда, тебе нравится? Это меня дядя Кесарий вчера весь день учил. Я дедушке Григорию спою, он же латинский знает. Или в церкви спою. У меня хорошо получается. Дядя Рира может мне подыграть на кифаре.

— Нет!!! — хором воскликнули Горгония и Кесарий.

— Не надо петь эту песенку дедушке, Аппиана, — мягко сказал Нонна. — Расскажешь ему псалом какой-нибудь… покороче. Пойдем, разберем мое рукоделие…

Она взяла внучку за руку и увела.

— Зачем ты ее стихам Катулла научил? — прошипела Горгония, наступая брату на ногу.

— А хорошая песенка, правда? — улыбнулся Кесарий.

— Она вот эту вот хорошую песенку деду споет, и тот ее убьет! Ты понимаешь вообще, что делаешь? — закричала Горгония, замахиваясь на Кесария.

— Пусть девочка развивается, — отвечал молодой сенатор, отодвигаясь от старшей сестры. — А для деда ей нечего петь песенки. Да и он забыл латинский язык уже, наверное. Надо бы его снова в Британский легион послать, вспомнить молодость, я бы оплатил путешествие из собственных сбережений.

— Ничего он не забыл, — махнула рукой Горгония. — Молодость в Британском легионе не забывается. Вот как