Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

Сеть. Строгих господ они всегда ненавидят,

А благочестивых попирают бесстыдно. Ни к злым

Они не снисходительны, ни добрым не покорны.

Но против тех и других

Дышат безумным гневом. Кроме того,

Надо заботиться об имуществе, и кесарево бремя на плечах

Всегда иметь, перенося сильные угрозы сборщика податей…

Надо присутствовать среди криков многолюдных собраний

И возле высоких тронов,

На которых решаются споры между людьми;

Переносить шумные возражения противников

Или законно претерпевать скорби в запутанных сетях.

Таково это бремя, таков этот труд![81]

— Замечательно! — искренне воскликнул Кесарий. — Как всегда, несравненно! Страшно даже представить, что случилось бы, если при нашем почтенном родителе кто-то из рабов вздумал «подышать безумным гневом» на хозяина. Мама, — обратился он к Нонне, — а нельзя ли отца как-то подключить… рабов припугнуть? Он же, бедняга, вовек налог этот не соберет…

— Ты напиши ему, Александр, пожалуйста, — просительно проговорила Нонна. — Я понимаю, что ты занят… Но он так ждет… Он так одинок…

— Конечно, напишу! Я занят только, если мне предлагают папаше письма писать… и то придется. Напишу. Только Грига не слушается моих советов.

— Все равно напиши…

Нонна поцеловала сына.

— Он напишет, мама, — сказала Горгония.

Снаружи раздался громкий, победоносный крик петуха.

…Когда Нонна, перекрестив несколько раз детей, удалилась в спальню, Кесарий и Горгония вышли на балкон. Небо над Новым Римом было уже совершенно черным, только пестрая планета Венера одиноко светила над горизонтом.

— Накинь вот это, — брат набросил шерстяной плащ на плечи сестры. — Зима.

— Ты видишь? — произнесла она, словно продолжая какую-то давнюю беседу с ним. — Ну куда ее замуж… Дитя.

— Стрижик-воробушек.

— А с другой стороны, пусть она выходит замуж, пока я жива… Я смогу дать ей нужный совет, поддержать, утешить, хотя бы на первых порах. Никто не знает, сколько мне еще осталось, — тихо произнесла Горгония.

— Горги, отчего ты так говоришь? — Кесарий взял ее за плечи и прижал к себе. — Тебе нездоровится? Ты больна?

— Нет, Кесарий, нет. Так, вырвалось. С годами не молодеешь, увы. Я уже стара. Четвертый десяток живу.

— Глупости, Горги.

— Мы, женщины, старимся быстрее. А сколько подруг я уже похоронила… Сколько в родах умерло… Пожалуй, только Макрина и осталась из нашего девичьего хоровода.

— Не надо о Макрине, — глухо проговорил, почти попросил Кесарий.

— Прости… Ах, Кесарий, как несправедлива судьба.

— Нет судьбы, ты это знаешь.

— Я часто думала о тебе, и мне как-то пришло в голову — ты полностью прав, что не возвращаешься. Не надо это тебе. Но на свадьбу Аппианы ты ведь приедешь?

— Да, обещаю, — улыбнулся Кесарий в темноте.

— Кесарий, — произнесла Горгония, и в ее голосе неожиданно послышалось колебание. — Я понимаю, это сплетни, это бабьи глупости, но до нас доходят слухи, что к тебе сватают дочерей влиятельные лица Нового Рима. Может быть, тебе бы стоило…

— Ты помнишь, как я убежал из столицы, когда сам император нашел мне невесту? Ты помнишь, как я клялся при тебе? — резко ответил ее брат.

Горгония замолчала, склонив голову — но в темноте они все равно бы не увидели слез друг друга.

— Да, помню, — с трудом совладав со своим голосом, сказала она, наконец. — Я знаю, ты никогда не женишься. Прости, что спросила.

Они еще постояли в темноте, молча. Было тихо, даже далекий петух заснул где-то в бездонной ночи на своем насесте.

— Ты устал, Кесарий. Иди спать, — она порывисто и крепко обняла его. Он ответил тем же. — Христос Бог да сохранит тебя.

— И тебя, сестренка.

Они одновременно начертили крест на лбу друг у друга.

9. Об игре в мяч, неофитах и асклепейоне

— Дядя Кесарий, а мы домой сейчас? Ты же обещал, что мы пойдем в зверинец… и может быть, на ипподром…

— На ипподром мы не пойдем точно. Там нам нечего делать.

— Дядя! Ты прямо как бабушка говоришь…

— Аппиана, там правда, нечего делать — скачек нет, ипподром закрыт. В другой раз.

— На ипподроме можно гулять, статуи рассматривать, когда скачек нет…. У меня не будет уже другого раза! Я уже скоро выйду замуж, и мне ничего-ничего-ничего уже будет нельзя. Только сидеть и прясть.

— Что-то я сомневаюсь, что ты умеешь прясть.

— Я не умею. Все равно всю жизнь потом прясть — что раньше времени начинать. Выйду замуж и научусь. Сразу на следующий день после свадьбы.

— Правильно.

— Буду сидеть, как императрица Ливия, весь день, прямо напротив двери, чтобы все видели, как я пряду… Правда, у Никовула дальнее имение, там никто не будет мимо двери ходить, только рабы… Надо переехать в Кесарию Каппадокийскую и прясть там! Или в Новый Рим… А в зверинец мы пойдем, дядя? Зверинец открыт! Когда наши носилки мимо проносили, я видела — он открыт.

— В зверинец завтра. Мне надо сегодня ехать по делам.

— Ты же был по делам во дворце!

— По другим делам.

— Можно с тобой?

— Нет, Аппиана. Сейчас мы возвращаемся домой, и ты остаешься с мамой и бабушкой.

— Они еще не вернулись!

— Тогда я отведу тебя к Олимпиаде.

— Дядя!

— Что?

— А я видела, как император с тобой разговаривал.

— Как это тебе удалось?

— Мне показали госпожа Афродисия и госпожа Агриппина с галереи. Ну, эти две матроны, которые так наряжены, что бабушка ни за что не поверит, если я ей расскажу. Они все время про тебя расспрашивали, а потом, когда увидели вас с императором, чуть на перила не залезли, чтобы лучше видеть. А о чем с тобой говорил император и философ Фемистий?

— Так… ни о чем, собственно… о разных государственных делах, Аппиана. Что ты сказала этим матронам на перилах?

— Да ничего… — пожала плечами девочка. — Сказала, что у меня двое дядей, и они оба никогда не женятся. Не женись на них, дядя Кесарий — они такие глупые.

— Не женюсь, это точно. А тебе нравится Никовул?

— Никовул? Да, у него глаза синие, как у тебя, дядя Кесарий. И он высокий, как ты. Конечно, если было бы можно, лучше было бы, чтобы ты на мне женился. Но это нельзя, — вздохнула Аппиана.

— Вы с ним разговаривали?

— Да… Он смешной такой… спрашивал, умею ли я в мяч играть.

— Но ты ведь умеешь?

— Да, я ему так и сказала — «меня дядя научил». Он расстроился, потому что он хотел сам меня научить. Теперь не знаем даже, что будем после свадьбы