Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Дети… — прослезилась диаконисса. — Какие вы у меня хорошие… Кесарий, а ты теперь никогда уже не молишься? — строго спросила она, взяв сына за руку. — Ты же обещал мне! А Евангелие читаешь? Тоже перестал? Это все твой придворный философ Фемистий! Чему может тебя научить эллин?

— Мама, как так не молюсь, как так не читаю! — рассмеялся Кесарий. — А философ Фемистий — достойный человек, у него стоит поучиться…

— Сегодня ты читал Евангелие? А утром молился? Отвечай, отвечай мне, Сандрион!

— Нет, еще пока нет. Но я прочту. Еще есть время.

— Он прочтет, мама, — торопливо сказала Горгония.

— Вот видишь… За суетой ты забываешь о главном… Ты хоть крестишь себя перед сном? — вздохнула маленькая диаконисса.

Она благоговейно начертила на его груди крест.

— Видишь, я даже «ихтюс» ношу, — сказал Кесарий, показывая маленькую серебряную рыбку на шее. — Не совсем еще отпал от Христа в этом Вавилоне. И в день солнца в церковь хожу. Иногда, — добавил он тише.

— Погоди-ка, кто это там бродит… — Горгония зорко пронзила взглядом тьму галереи. — Аппиана! Быстро в кровать!

— Я хотела попить… — раздался знакомый плаксивый голос.

— Ну-ка подойди сюда… Открой рот… Не попить, а запить… Это же надо — так объесться пастилы! Утащила, поди, корзинку целую в комнату… Зубы все почернеют и выпадут. Кесарий, скажи.

— Да, мама права, Аппиана. Сладости вредны для зубов.

— Помнишь, как ты ревела, когда зуб заболел? Забыла?

— А дядя Кесарий меня вылечит, если у меня здесь зуб заболит, — с вызовом сказала Аппиана, незаметно отрывая от винограда веточку.

— Несомненно. Он просто вырвет его клещами. И все. Нет зуба — нечему болеть. Кесарий, скажи.

— Аппиана, мама права.

— Александр, скажи ей строго! Она совсем разбаловалась. Аппиан ей все разрешает.

— Аппиана, сейчас возьму свою лучшую одонтагру[79] и пойдем рвать тебе зубы через один, если ты будешь есть пастилу на ночь корзинами! — Кесарий слегка дернул племянницу за нос, она расхохоталась, прячась за его плечом от матери. Он усадил ее к себе на колени.

— Бедная моя племянница… как тебя строго воспитывают, на женской половине… переезжай ко мне жить? — предложил он.

— Да, Кесарий, возьми, возьми ее к себе пожить. Через неделю взвоешь, сам запросишь, чтобы мы ее забрали.

— Дядя не запросит, чтобы вы меня забрали! — воскликнула Аппиана, обнимая Кесария за шею. — Он никогда не запросит.

— Подумай сама, Аппиана — когда дяде Кесарию тобой заниматься? У него каждый день дела в сенате… и ведение больных… и еще множество дел! — покачала укоризненно головой Нонна.

— А он возьмет меня с собой в сенат. Я там буду тихо. Правда, дядя, возьми меня!

— Конечно, возьму. Если только бабушка разрешит.

— Отлично! — воскликнула Горгония. — Будет два сенатора в семье. Дедушка Григорий сойдет с ума окончательно. Кесарий, забирай ее. Аппиан все равно не заметит.

— Аппиан раз в неделю поговорит с дочкой, наговорит глупостей, поцелует, даст сладостей наесться, а потом не интересуется, — с горечью проговорила Нонна. — Я надеялась, что хотя бы ты, Александр, проявишь в отношении ее строгость, как подобает мужчине в семье, но…

— …но ты такой же, как папа! — радостно заключила Аппиана, целуя дядю в щеку.

— Для строгости там у вас дедушка есть, — заметил Кесарий. — И Григорий, — тут он расхохотался первым.

— С дядей Григорием скучно, — сказала Аппиана. — Он все время или стихи читает, или спрашивает меня, что я выучила на последнем уроке.

— А поскольку мы уже давно отказались травмировать девочку уроками, то сказать ей нечего, и беседа не клеится, — безжалостно добавила Горгония. — Как-то раз он хотел научить ее писать письма красивым слогом. Она умно так кивала, глазками хлопала, он дал ей задание краткую речь написать на тему… На какую, дочь моя?

— Похвала дружбе, — недовольно буркнула Аппиана.

— Бедный, он как увидел, как она пишет, сразу так приумолк… Наверно, спрашивал себя, перед кем он бисер целый час метал.

— Горгония, ты очень строга к ребенку, — заметил Кесарий. — Как можно требовать столь многого, тем более от девочки?

— Даже от девочки, брат мой, даже от девочки, можно требовать, чтобы она, особенно пройдя с грехом пополам грамматику, писала слово «филиа»[80] не с буквой «эта», а с буквой «альфа», как все обычные люди!

Кесарий задумался. На Аппиану было жалко смотреть. Внезапно лицо Кесария просветлело, и он сказал:

— Так это на ионийском наречии. Ничего страшного. Тем более, Аппиане никогда не придется письма писать. Слава Богу, рабы есть для этого.

— Да, действительно, — сказала Горгония. — Рабы-секретари. Как я могла забыть.

— У меня будет раб-секретарь! Как у Митродора! — завопила Аппиана, пускаясь в пляс по ковру. — Его зовут Мамант, и он такой же толстый, как и Митродор. Дядя, давай его выкупим у Митродора? Вместе с Лампадион? Она будет нам петь, а он мне письма к Никовулу писать!

Горгония решительно взяла дочь за руку.

— Пора спать, — сказала она голосом полководца Гая Мария.

— Ах, Александр, кстати, о письмах — ты подписал письмо… ну, то самое… что Григорий сочинил? — спросила, борясь с укорами совести, Нонна.

— Слава святым мученикам — нет! — воскликнул Кесарий.

— Я потом тебе все объясню, мама. Без Аппианы, — быстро шепнула Горгония на ухо Нонне, уводя упирающуюся Аппиану.

— Мама, а что, Григорий очень занят хлопотами с имением? — спросил Кесарий. — Отец все переложил на его плечи?

— Не совсем… но Григорий ведь еще и помогает ему, как пресвитер, по делам церкви… Он просто не успевает…

— Дело в ином, Кесарий, — вмешалась вернувшаяся Горгония, — Он слишком мягкий. Рабы его не боятся. А знаешь, как это у них — не боятся, значит, не уважают и не работают. О совести у большинства из них говорить не приходится, — добавила она.

— А ты не могла бы устроить так, чтобы брат встретился с Аппианом? Пригласить Григория к вам в гости? Завести беседу о хозяйственных делах, об этой злополучной кесарской подати? — предложил Кесарий сестре.

— Ох, не думай, что мы такие уж глупые там, в Назианзе! Все уже было устроено. Аппиан навести у нас-то порядок не может, какой из него советник. Но тем не менее. Посидели, поговорили, Григорий прочитал свои стихи про свою тяжелую жизнь…

— Новые?

— Новые, новые! Тема сия воистину глубока и необъятна.

— Горгония, прочти-ка, у тебя память лучше моей, Александр, наверное, хочет послушать, — заторопилась Нонна.

— Сейчас… Как там… Ах, да:

Непрестанные и тяжкие заботы,

Снедая душу и тело ночью и днем,

С неба низводят меня к земле — матери моей.

Прежде всего, управлять рабами —