Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

Они распрощались с нечаянными лекторами (Гусман очень серьезно сказал «спасибо», Горка и Равиль согласно покивали), оделись и поехали в город.

Точнее, они собирались поехать на пруд – был Горкин черед показывать достопримечательность, но Равиль настоял, чтобы заехали к нему домой перекусить, а там видно будет.

Настойчивость Равиля прояснилась, едва они вошли в дом. Прокричав кому-то вглубь «Нажиба-апа, дай эчпочмаков нам, с утра не жрали», Равиль побежал в свою комнату и явился на кухню с ЕГО транзистором, с «Дорожным», тут же включил, пошуровал ручками настройки и поставил на краю стола: слушайте, наслаждайтесь, вот что у меня есть!

Горку, впрочем, куда больше поразил не транзистор, а сам дом Равиля. Начиная с тяжелых деревянных ворот и глухого забора по обе стороны (на калитке в воротах висела табличка «Осторожно, злая собака»), продолжая длинной бетонной дорожкой от ворот, вдоль которой действительно бегала, громыхая цепью, поджарая черная овчарка (Рекс, разумеется), цветниками и застекленной верандой, предварявшей вход в дом. Сразу за прихожей – с большим платяным шкафом, ростовым зеркалом и трюмо на столике в углу – шла кухня, точнее, столовая (кухня, судя по запахам, была справа), в центре которой стоял большой круглый стол с цветочной вазой, окруженный полудюжиной венских стульев.

Пока неведомая Нажиба то ли пекла, то ли разогревала эчпочмаки, Горка с Равилем прошлись по комнатам – Гусман тут бывал уже и остался в столовой. Из столовой был вход в гостиную, с лаковыми деревянными полами темно-вишневого цвета, хрустальной люстрой, телевизором (!) и о четырех окнах. Но главное – всю глухую стену и проемы между окнами занимали книжные шкафы под самый потолок! Обомлевший, Горка пошел вдоль них, вдоль рядов всех этих полных собраний сочинений – Тургенев, Пушкин, Лермонтов, Горький, Вальтер Скотт, Майн Рид, Фенимор Купер, Жюль Верн, незнакомые Горке Жорж Санд и Франсуа Рабле… Вдруг что-то отразилось в стекле шкафа – глаза, челка, смутная усмешка… мелькнуло и исчезло. У Горки неизвестно почему забилось сердце, он обернулся. Позади была дверь в какую-то комнату. Равиль, посмотрев вслед за Горкой, махнул рукой: «Розка, сестренка двоюродная, она диковатая малость».

– А книги? – меняя тему, спросил Горка.

– Ани, мамка все. Она любит, от «Роман-газеты» вообще не оторвать!

Горка посмотрел на приятеля внимательнее: нет, не шутит.

– Ва-а-ще! – выдохнул Горка. – А Дюма есть?

– Да, зараза, замучился просить уже! – пожаловался Равиль. – «Трех мушкетеров» достала, я уж раза три перечитал, а продолжения – нет! Ни «Двадцати лет», ни «виконта». Говорит, давно не переиздавали.

– Ага! – загорелся Горка. – так ты любишь «Трех мушкетеров»?

– Спрашиваешь! – откликнулся Равиль. – один за всех и все за одного! Так ведь?

– А то, – поддакнул Горка, подумав, что Равиль сейчас сказал о них – о себе, Гусмане и о нем, Горке.

Вернулись в столовую. Нажиба-апа, средних лет женщина в темном платье с убранными под платок волосами, уже раскладывала по тарелкам эчпочмаки, наливала из маленького посеребренного самовара чай, двигала розетки с вареньем… накрыла на стол и тихо ушла обратно, на кухню.

Эчпочмаки сочились бараниной, чай был густым и ароматным, варенье, смородиновое, таяло во рту; они наелись от пуза и задумались, слушая, как сокращаются большие расстояния, когда поет далекий друг. Сказать по правде, ехать куда-то еще уже не особо и хотелось. В итоге, помявшись (никто первым не хотел сказать, что харэ на сегодня), договорились: встречаемся завтра спозаранку у колонки за мостом к территории тюрьмы. Горка сначала хотел предложить, чтобы пацаны подъехали к нему домой, но быстро передумал: показывать стойло после Равилькиных хором было как-то… Короче, ему стало стыдно – от самой мысли, что приятели увидят, где он живет.

Прикатив домой и затолкав велик в чулан, Горка сел думать, благо родителей дома не было и никто не отвлекал.

Сначала он подумал о людях на водоеме – вот об этих парнях, похожих на кинозвезд, об их странных привычках и легких улыбках, о девахе в роскошном купальнике, шагавшей по песку, покачивая бедрами, и ферте, который вприпрыжку бежал за ней в клоунских штанцах и попугайской рубашке, – они были совсем не такие, как бугульминцы, – откуда они взялись здесь? Фестиваль, да – Горка слышал, конечно, что пару лет назад в Москве был какой-то международный фестиваль молодежи, и знал, например, кто такой Ив Монтан, он Горке нравился, как нравились аккордеонные переборы во французских песенках (он даже воображал, что и мушкетеры напевали что-то такое же), Горка и о стилягах слышал кое-что, но это все было где-то далеко, в Москве или, там, в Америке, а в Бугульме-то что?

Он не знал, что бурливший разными диковинными придумками Хрущев издал постановление, что центры науки и техники должны быть ближе к местам, где их достижения используются, и свежеорганизованный бугульминский институт ТатНИИнефть начали срочно доукомплектовывать работниками московских институтов и выпускниками московских же вузов, попутно строя для них жилье и меняя ассортимент магазинов промторга, и что вскоре, буквально за пару-тройку лет, эти невольные и, в общем, немногочисленные ездоки за туманами изменят его родной городок, донесут до него и ароматы того фестиваля, и невиданные ранее привычки, манеры, моды. И что молодняк повально станет им подражать, а многие старшие тайно ненавидеть.

Горка не мог всего этого знать, он просто размышлял об увиденном и в конце концов решил, что все это ему нравится. Хотя ферт – нет: картонный кривляка какой-то.

С Равилькиным домом было сложнее. Отвечая на вопрос, Гусман сообщил Горке (он жил на той же Советской улице, что и Равиль, кварталом ближе к территории тюрьмы, и они поехали от Равиля вместе), что отец Равиля работал то ли прорабом, то ли начальником участка в Су-2, а мать – замом начальника ОРСа «Татнефти», но это Горке ничего не объяснило. То есть он сравнивал – дом Равиля был куда больше и солиднее, чем дом отцова друга Сергея в Хасавюрте, хотя всем было известно, что грузины – и вообще кавказцы – живут богаче русских, Горкин отец был тоже начальником, уж не меньшим, чем Равилькин, а они жили в стойле… сколько же его родители зарабатывали, что смогли отстроить такие хоромы?

Конечно, он понимал, что такое дефицит, – отец периодически притаскивал домой коробки то с китайскими халатами и полотенцами, то с куриными яйцами (Горка таращился на иероглифы, не в силах понять, как можно довезти из Китая – из Китая! – свежие яйца), и было понятно, что это благодаря тому, что у отца полгорода ходило в приятелях, но все-таки… Никак у