Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

изображение зарябило в очередной раз, Федор Харитонович, проделав все предусмотренные процедуры, ничего не добился и метнулся в коридор, а буквально через пару минут на чердаке раздался страшный грохот. Они выскочили на крыльцо и увидели бледного от злости Федора Харитоновича с грудой железок в охапке, – он разломал антенну! Горка присмотрелся, переглянулся с Равилем и… у обоих забрезжило: антенна состояла минимум из восьми длинных, в полтора примерно метра, алюминиевых трубок, – готовые рапиры, только рукоятки приделать!

Приделать, однако, получилось далеко не сразу, Горка даже вообразить не мог, что будет столько возни.

Для начала надо было сообразить, как и из чего сделать ручки рапир. Тут выручила сметливость Гусмана: он нашел у себя в сарае порванную велосипедную камеру, разрезал ее на четыре части по ширине собственной ладони, насадил на концы антенных трубок, примотал синей изолентой – и вуаля, как говорят французы. Однако с ручкой без гарды – какая же это рапира? А с гардой пацаны ничего придумать не могли, хотя попримеряли кучу жестяных и дюралевых обрезков, найденных на хоздворе бугульминских мехмастерских (механических, а не меховых, как Горка думал раньше, когда объявляли автобусную остановку). Отчаявшись, Равиль предложил приспособить крышки от консервных банок, но предложение было дружно отвергнуто и даже осмеяно: рапира и банка из-под тушенки – это был явный моветон.

И тут в дело вмешался Федор Харитонович: он случайно услышал, как мальчишки обсуждали проблему, заинтересовался, потребовал, чтобы его детально посвятили в планы, и на следующий день, когда Горка принес ему учебник фехтования и показал, что, собственно, представляют собой рапиры, задумчиво сказал: «Ага, гарда – это, значит, защита, отражатель. Понятно». Ну да, кивнули Равилька с Горкой, – руку бойца защищает. «Понятно, – опять что-то прикидывая, повторил Федор Харитонович, – там у нас „эмка“ стоит разбитая… я посмотрю».

Что такое «эмка», мальчишки знали, конечно, – эту легковушку часто показывали в кино о веселой предвоенной жизни, да и по улицам Бугульмы еще бегали две-три таких, не теряясь, к слову, среди «побед», но какое это могло иметь отношение к фехтованию? Гадать, впрочем, пришлось недолго: через пару дней Федор Харитонович явился с работы со свертком, в котором оказались два отражателя от фар той самой, как догадались ребята, разбитой «эмки».

У Равиля отношения с отцом были довольно прохладные, как Горка успел заметить, но тут он просто просиял. Однако нарочито посуровел и сказал только: «рахмат, ати». И – уже Горке, с прорвавшимся-таки радостным смехом: «прикинь, тут даже дырка посередке есть, ничего сверлить не надо!» – «Конечно, – деловито отозвался Федор Харитонович, – это отверстие для лампочки». И ушел к себе в комнату.

Отражатели подошли к клинкам идеально, можно сказать, разве что по паре клинышков пришлось забить, чтобы держались как следует, но тут Равиль с Горкой спохватились: отражателей было два, а рапир-то четыре! Выходило, что у них всё тип-топ, а у Гусмана с Фоатом (это был дальний Гусманов родственник, парой лет постарше, которому друзья отвели роль Арамиса), у них-то как? Выходило некрасиво.

Это и по Гусману стало понятно, когда он увидел рапиры друзей, – его лицо потемнело, и глаза стали уж совсем как две щелочки. Но сказать Гусман ничего не сказал – посмотрел, повертел рапиры в руках и кивнул сам себе.

– Попрошу отца, – прерывая неловкое молчание, заявил Равиль, – пусть еще найдет.

– Точно, – воодушевился Горка, – я своему тоже скажу, вдруг у них такая же «эмка» стоит где ненужная!

– Да ладно, пацаны, – примирительно сказал Гусман, будто он был в чем-то виноват, – решим задачку, не кисните!

Гусман умел не придавать большого значения мелочам. И то сказать: он был седьмым из двенадцати детей в семье – поневоле воспитаешься. Старшие братья как раз и выручили: не прошло и недели, как нашлись недостающие гарды, – хоздворов и пустырей с разным хламом в Бугульме хватало. Ну, не от «эмки», положим, а от каких-то мотоциклов, но приспособили.

Остаток июня и почти весь июль они без устали упражнялись на лужайке возле монастырской стены, входя в такой раж, что уже после первой недели разучивания атак и защит животы и груди у всех были испещрены разноцветными синяками.

Фехтовали, как правило, втроем, Фоат редко составлял им компанию. Он вообще был какой-то… вялый, что ли, – не грела его идея побыть мушкетером. Может, дело было в разнице в возрасте и Фоат смотрел на их затею как на малышковую возню. Но присоединялся, если Гусман просил.

И вот они клацали своими дюралевыми рапирами, тыкали друг друга с гиканьем, удачно проведя прием, а за ними наблюдали, оказывается, и в один прекрасный день наблюдатели явились внезапно, как гвардейцы кардинала, и возглавлявший их начальник тюрьмы полковник Максименко зычно крикнул: «Отставить!»

Они встали как вкопанные, отирая пот со лбов, а Максименко продолжал греметь:

– Это что такое? Холодное оружие? К бандитским вылазкам готовитесь?!

Старшина Косоуров, надзиратель Дурдин и пара солдат смотрели из-за плеча начальника с каменными лицами.

С минуту длилась немая сцена, а потом Максименко засмеялся и спросил будто с отеческой укоризной:

– Напугались? Мы что же – звери? Мы же понимаем, те же книжки читали… – (Косоуров кашлянул.) —…просто вот до этого не додумались. – И, посуровев, добавил: – Потому что не до этого было.

– Я в семь лет уже пахал, – буркнул себе под нос Горка, но Максименко услышал.

– Кто так говорит – отец твой? А он, Прохор Семеныч, и вправду пахал и сейчас пашет дай бог каждому! И я пахал, Горка.

Равиль с Гусманом покосились на Горку: вон как, оказывается, – такой полковник его знает!

Максименко между тем перешел на деловой тон:

– Короче, мальчики, мы тут понаблюдали, и возник вопрос: а чего вам просто так махать этими железками, надо сцену какую поставить по мотивам и с воспитательным, значит, смыслом. Может, даже спектакль. Вон, – он, не поворачиваясь, мотнул головой, – Дурдин у нас за худсамодеятельность отвечает, – поможет, подскажет.

Мальчишки смотрели на полковника во все глаза, не понимая, о чем он, – какая сцена, какой спектакль, они же просто так! Но тюремное начальство дело знало: Максименко за день дозвонился и до Горкиного отца, и до Равилькиного и как-то сумел им внушить, что, «пока не встали на скользкую дорожку, надо направить в нужное русло» (так отец пересказал Горке свой разговор с Максименко). И оба отца не то чтобы загорелись идеей, но отнеслись к предложенному серьезно. В итоге сошлись на том, что нужно сочинить какой-никакой сценарий, подумать насчет декораций, а также решить, где показать спектакль.

Само собой, писать сценарий выпало Горке, как самому большому