Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

– А зачем тогда запрудили? – удивился Гусман.

– Не знаю, – ответил Горка (ему и в голову не приходило, что этот пруд кто-то специально сделал), – может, само запрудилось, – бобры какие-нибудь, еще кто…

– Ну да, – подхватился Равиль, – вот Рица – никто же воду туда не лил, как в наш водоем, например, – просто озеро.

– Озеро? – хором переспросили Горка и Гусман. – Это где?

– Там, – небрежно махнул рукой Равиль, – в Грузии, я с предками в прошлом году ездил.

Он все-таки был хвастун.

– Ладно, – сказал Горка, – пошли, я вам еще главного не показал.

Они пошли, а вскоре уже и поехали по трещавшим под колесами веткам, забирая вправо от пруда, к опушке леса. Выехали на открытое пространство, осмотрелись. Метрах в ста перед ними стояла тюрьма. Как положено – с колючей проволокой по верху стен и сторожевыми вышками по периметру. И тишина тоже стояла, почти как на пруду, только под палящим солнцем, а вместо стрекоз шуршали и стрекотали в траве кузнечики.

– Это тут ты, что ли, живешь? – глупо спросил Равиль. Гусман засмеялся.

– По ту сторону, – серьезно ответил Горка, – там, где у них конюшни были.

– У зэков были? – уже делано удивился Равиль: он понял, что сморозил, и решил сыграть, – мол, и про жилье спросил шутя.

– Не у зэков, – усмехнулся Горка, – в монастыре, тут же до тюрьмы женский монастырь был.

Он замялся, почувствовав, что тоже говорит что-то не то, и добавил:

– Вообще-то, я как раз монастырь и хотел показать.

Равиль с Гусманом уставились на него, Горка смешался окончательно, но собрался и мотнул головой – туда, обогнем корпус, увидите.

Они обогнули, проехав мимо стрельбища (Гусман вытянул шею, привстав на велике, но промолчал), и оказались напротив любимой Горкиной стены – беленой, с кованой чугунной дверцей под аркой, окаймленной плющом, – той, где однажды ему померещились францисканки в черно-белых нарядах.

– Вот, – сказал Горка. – Тут у монашек был тайный ход и вообще…

Мальчишки стояли молча, рассматривая стену как картину и переваривая сказанное Горкой. потом Равиль, неопределенно повертев в воздухе пальцами, сказал:

– Вот бы сюда тот пруд перетащить, и аббатство готово! В котором Миледи Констанцию отравила.

Гусман скептически усмехнулся, а Горка буквально вспыхнул от радости:

– Ты понял, Равилька! Ты понял, да?!

– Просек, – важно сказал Равиль, – чего тут, все же видно. А ты, Гусман, – он нарочито ударил на первый слог, – только про свои уравнения понимаешь.

– Зачем же? – возразил Гусман, от обиды готовый сбиться на татарский. – Нарся син? Я все понимаю. Мы тут могли бы целое представление устроить, вообще-то, и пруд таскать не надо. Ты вот понимаешь такой?

Горка задумчиво смотрел на обоих. В голове у него потихоньку зарождался план.

Deus ex machina

Собственно, от плана там было только ключевое слово «фехтование», а вокруг него роились какие-то обрывки. Фехтование, потому что они мушкетеры, потому что это дружба. И она такая, какой ни у кого нет, потому что нет никого другого во всей Бугульме, кто бы умел фехтовать, а они – Горка, Равиль и Гусман – особенные. Да! Но как, чем? Горка задумался и на следующий день, управившись с хлопотами у Бари, пошел по магазинам.

В книжном его ждала удача. Продавщица, удивившись запросу, задумалась, но потом полезла на антресоли и извлекла оттуда ржавого цвета том с пунктирным изображением поединка и тисненным «под бронзу» названием – «Фехтование». Горка полистал набранные слепым шрифтом страницы с мелькавшими там и тут контурными рисунками рапиристов в разных позициях, вздохнул («Три мушкетера» были куда как наряднее), расплатился и побежал в следующий магазин, «Спорткульттовары». Там и спрашивать ничего не пришлось – рапира висела на видном месте среди эспандеров, коньков и деревянных хоккейных клюшек, – большая, тяжелая даже на вид (Горку это озадачило, он представлял рапиру какой-то более изящной, что ли), тускло-серого цвета, с изогнутой рукояткой… Но и цена озадачивала, восемьдесят пять рублей, ни фига себе! Горка помялся, прикинул, спросил продавца: «мне четыре штуки надо, есть?» – «Зачем тебе четыре штуки? – переспросил продавец, хмурый, неопределенного возраста мужик с культей вместо левой руки, – воевать, что ли, с кем собрался?» Горка пожал плечами, прикидывая, как пацаны отреагируют, узнав, что надо будет выкинуть такие бешеные деньги, а продавец вдруг ухмыльнулся и с какой-то радостью в голосе сообщил: «Нету четырех, она одна тут. – И добавил задумчиво: – Года три уж висит».

Какому большому или маленькому чину в Госплане СССР пришло в голову, что в захолустный городок в Татарии надо разнарядить один экземпляр учебника по фехтованию и одну рапиру в придачу, так и осталось для Горки тайной. Собирая свою мушкетерскую рать, он, конечно, и не думал об этом, а задумался как-то, когда уже был взрослым, но так и не додумался – Родина была полна загадок.

А тогда, рассматривая фехтовальный учебник и разбирая, что такое вольты, а что шаги и как перехватывают оружие, мальчишки соображали, из чего же можно было бы сделать рапиры. Равиль поначалу захорохорился в своей манере («ани скажу, она что хошь из-под земли достанет»), но через пару дней выяснилось, что даже всемогущий замначальника нефтяного ОРСа не бог, и вопрос подсобного материала повис, как та рапира в «Спорткульттоварах».

Помог случай, точнее – Равилькин отец, Фикрят Хайдарович, или Федор Харитонович, как его звали начальники и подчиненные в СМУ-2.

Он был человеком незаурядным, во всяком случае на Горкин взгляд: высокий, атлетического сложения блондин с удивительной прической в мелкие, тщательно уложенные кудряшки и с подчеркнуто тихим голосом, но при этом нервическим, можно сказать взрывным, характером (Горка видел пару раз, как он бранил сына и Нажибу, бывшую, как выяснилось, не только сестрой Равилькиной мамы, но и кем-то вроде прислуги в их доме).

У Федора Харитоновича, помимо приметной внешности, были еще две вещи, которыми он со всей очевидностью гордился и дорожил, – мотороллер «Тула», на котором он ездил на работу в обязательно застегнутом на одну пуговицу клетчатом пиджаке в талию, и телевизор «Знамя-58». Он был роскошный, конечно, и дорогущий, но время от времени начинал хрипеть и квакать, по экрану принималась сыпать какая-то рябь, бегать мутные полосы; Федор Харитонович вскакивал, стучал телевизор по боку, тряс штырь выведенной в комнату наружной антенны – иногда помогало, а когда и нет, и это доводило Равилькиного отца до белого каления. Особенно если в это время был «Телевизионный клуб кинопутешествий».

Этот клуб и выручил. Однажды (они сидели с Равилькой, его отцом и мамой и смотрели на диковинные страны)