Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

спать, воображал, как он подходит и бьет Плецко в скулу, а тот… А тот… А тот не падал даже в Горкиных мечтах, а хватал его и бил наотмашь своей чертовой гирькой. Он весил вполовину, наверное, больше Горки и был на голову выше. Иногда Горка воображал, что протыкает Плецко рапирой, но тут же гнал от себя такие картины, – он был уже взрослый мальчик и понимал, что рапира в любом случае против такой дубины не катит.

Но Плецко упал-таки, когда Горка ни о чем таком и не мечтал.

Все случилось после звонка на большую перемену: Плецко подошел к Йоське Сонину, что-то наспех дописывавшему в тетрадку, подхватил его под коленки, вынул из-за парты, поднял повыше и разомкнул руки. Йоська, в какой позе сидел, так и хряпнулся своей костлявой задницей о пол и заплакал.

Горка кинулся на Плецко не помня себя, сбил его с ног (тот запнулся о скамейку) и принялся молотить куда попало. Плецко вывернулся, отшвырнул Горку на соседнюю парту, теперь уже он оказался снизу, уворачиваясь от увесистых тумаков, отпихнул Плецко, ударив обеими ногами, вскочил (в классе уже стоял визг и рев, краем глаза Горка увидел бегущих к ним учительниц), и тут Плецко хватанул его со всей мочи гирькой. Горка пискнул и упал на колени.

Неизвестно, куда метил Плецко, может, и по голове, а попал по спине, чуть ниже левой лопатки. На месте удара расплылась приличных размеров гематома, мать за неделю свела ее почти на нет водочными, на каких-то травах, компрессами, но боль – то ли под лопаткой, то ли между ней и позвоночником – не проходила. Горке было трудно двигать левой рукой, а иногда и дышать, и началась новая серия походов по врачам, казалось уже забытая.

Ему сделали рентген – все нормально, его простукивали и щупали, – никаких признаков травмы не обнаруживалось. Врачи только разводили руками.

Диагноз был установлен, когда на боли в спине наложилась жуткая ангина. Горло опухло так, что Горка едва мог глотать, подскочила температура, мать вызвала врача на дом и, пока та осматривала Горку, высказала неожиданное предположение: а это не сердце? Врач – деловитая женщина неопределенного возраста – слегка удивилась, но, когда мать рассказала, как Горка мучился в свои три-пять лет от анемии, снова взялась за фонендоскоп. И чем дольше она слушала, заставляя Горку то дышать, то не дышать, тем больше каменели ее скулы.

Закончив, врач принялась быстро что-то записывать в свою тетрадку и вдруг, не поднимая головы, сухо сказала:

– Ни к черту сердце у вашего сына, мамаша, как он еще живет с таким.

Горка стоял рядом, мать сидела за столом напротив, и оба силились понять услышанное. Горка очнулся первым, схватил рубашонку и вылетел в сени. Там, в чулане, крушащего все подряд в жуткой истерике, мать его и нашла и успокоила как могла, сама обливаясь слезами.

За ужином (Горка почти не ел, вяло ковыряясь вилкой в тарелке) рассказали о случившемся отцу. Он покашлял, подумал, достал из буфета графин с водкой, выпил стопку и, закуривая, сказал:

– Знаешь что, сынок? Докторов много, а мы… – он затянулся поглубже, – пока живы – не помрем.

Горка не верил своим ушам: он даже не пожалел его! Как врачиха! Что значит «пока живы – не помрем»?

– Пап, – спросил Горка, сглотнув, – а если я завтра умру?

– Бог даст, не умрешь, – ответил отец, поразив жену упоминанием господа. – Не бери в голову.

Бери не бери, а через день Горку упекли в больницу с диагнозом «ревматоидный миокардит». Что это такое, он не знал, объяснять ему не стали, но, судя по враз осунувшемуся лицу матери и по тому, как рьяно, по три раза на дню, ему стали колоть пенициллин и что-то еще, шансов на то, что он с пацанами будет, как прежде, гонять на велике, плавать и даже фехтовать на солнцепеке, было немного.

Горка лежал в палате на шесть человек с такими же, как он, малахольными, эти малахольные чего-то там шебутились, играли в шашки и в карты на щелбаны, гоготали над продувшим, – Горка с ними не общался, ни с одним, все три недели, пока лежал в больнице.

Однажды, стылым октябрьским днем, к нему заявились одноклассники гурьбой. Их не пустили, и они – Горкина палата была на первом этаже – сгрудились снаружи у окна, махали ему, кричали что-то, плющили носы об оконное стекло; Горка стоял у подоконника и молча смотрел. Такие у всех были противные рожи… И Лора там была, стояла в сторонке с лицом Нефертити. А друзья его не проведали – ни Равиль с Гусманом, ни Розочка. Горка подумал и решил, что и правильно: они и он были уже разные – чего душу травить?

За больничными перипетиями Горка как-то забыл, что у него болит спина, то есть перестал чувствовать боль (может, из-за лекарств), но, когда его выписали, боль вернулась, и мать снова начала таскать его по разным врачам, теперь упирая на больное сердце сына, и требовательно, а иногда истерически требовательно, настаивать на том, чтобы Горке выписали другие лекарства, более подходящие. В конце концов участковая, та, которая Горку и приговорила, заявила матери, что им надо проконсультироваться у психотерапевта профессора Терегулова («я уже договорилась»). При этом она так посмотрела на мать, что стало непонятно, кому – Горке или ей – нужна консультация.

Профессор Терегулов оказался моложавым седовласым татарином с прямо-таки ленинским прищуром глаз. Он выслушал мать, прослушал Горку, простукал его, пощупал, прошелся костяшками пальцев по позвонкам, потом сел напротив стоявшего перед ним Горки, взял его за плечи, слегка притягивая к себе, и негромко, но очень внятно и твердо сказал: «У тебя ничего не болит. – И повторил после паузы, внимательно глядя Горке в глаза: – у тебя ничего не болит. Оденься и иди».

Горка послушно вышел, даже не оглянувшись на мать, потом спохватился и принялся ждать. Палисадник у поликлиники уже припорошило снегом, Горка пошаркал его ногой, потом стал собирать в снежки, кинул в тоже припорошенный тополь раз, другой и вдруг сообразил, что боли в спине нет. Он поводил плечами, как на зарядке, слепил и кинул снежок теперь уже левой… Ничего! Нет боли! Мать вышла, посмотрела на него как-то многозначительно, и они отправились домой.

Несколько дней мать крепилась, ничего сыну с мужем не рассказывая, а потом, убедившись окончательно, что спина Горку не беспокоит, выдала тайну. Тайна была в том, что Терегулов был не просто психотерапевт, а гипнотизер! «Заговорил