От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры - Владимир Виленович Шигин

Известный художник-баталист Василий Верещагин так писал о Скобелеве в Хивинском походе: «Михаил Дмитриевич Скобелев… прошел определенный этап в развитии своего военного таланта. В течение всего похода он проявил себя как энергичный, отважный воин, но вместе с тем и предусмотрительный, распорядительный. Внимательно вникал в организацию похода, маршрут движения, добивался точности знания местности и ориентировки; он заблаговременно совершал разведку колодцев и удерживал их до подхода основных сил… Также Скобелев обладал такими важными, необходимыми для военного человека качествами, как бесстрашие и удивительная храбрость».

В августе 1873 года за успешно проведенную рекогносцировку Михаил Скобелев был награжден столь желанным для него орденом Святого Георгия 4-й степени, а все члены его маленького отряда – солдатскими Георгиевскими крестами.

* * *

После взятия Хивы военно-политическая ситуация в Средней Азии полностью поменялась. Отныне мы полностью овладели восточным берегом Каспия, контролировали низовья Амударьи со всеми сопутствующими политическими и торговыми выгодами. Русские войска стояли теперь всего в пятистах милях от древних стратегических ворот Индии – Герата. Падение Хивы явилось и громкой психологической победой. Навсегда была забыта горечь неудачных походов на Хиву и поражений в Крымской войне, одновременно стремительно вырос престиж России во всей Центральной Азии.

«С захватом Хивы, – предупреждал английский МИД посол в Петербурге Уильям Спенсер, – русские заложили надежную базу, с которой могли угрожать независимости Персии и Афганистана и, таким образом, создать постоянную опасность для нашей Индийской империи».

После Хивинского похода Англию вполне предсказуемо захлестнул вал антирусской истерии. Посол Бруннов сообщал: «Отношение общественного мнения к нам (русским. – В.Ш.) находится под влиянием военных приготовлений, направленных против России, целью которых является обеспечение безопасности британских владений в Индии. Недоверие к нам длится уже очень долго. Временами оно проявляется». Однако либералы не могли не учитывать тот факт, что одним из первых актов Кауфмана в Хиве был указ об освобождении пленных из рабства и о ликвидации самого института рабства. Естественно, европейское общественное мнение приветствовало такие действия. Поэтому английский кабинет в таких условиях не мог выступать «поборником рабства и варварства». Да и в английской прессе, как отмечал Бруннов, проводилась мысль, что «…Россия со своей стороны тоже имеет право на защиту своих законных интересов, если она хочет, чтобы жизнь ее граждан и имущество ее торговцев находились в безопасности от фанатизма и жадности полудикого народа».

Конечно же, состоялся неизбежный обмен нотами между Лондоном и Петербургом, в которых стороны высказали недовольство друг другом.

Но в ноябре «Таймс» опубликовала выдержки из секретного соглашение, подписанного Кауфманом и ханом Хивы, согласно которому хан становился отныне вассалом России, а его ханство – российским протекторатом.

– Получается, что вы нас просто обманули! – заявил Горчакову посол Спенсер, размахивая руках номером «Таймс».

Канцлер устало посмотрел на англичанина поверх очков:

– Увы, военная необходимость и изменившиеся обстоятельства заставляют нас отказаться от прежних намерений.

– Но вы обязаны во всех своих действиях советоваться с нами! – возвысил голос Спенсер.

Лицо толстяка стало багрово-красным, и Горчаков уже опасался, чтобы впечатлительного бритта не хватил удар.

– Лондонский кабинет, – напомнил он, – похоже, полагает, что мы связаны по отношению к вам какими-то устными обязательствами. Но ничего подобного, увы, не существует. Был бы соответствующий договор – был бы и соответствующий разговор. – Горчаков повернулся к секретарю: – Подайте стакан воды господину послу!

Когда Спенсер немного успокоился, Горчаков немного подсластил пилюлю:

– Его императорское величество не имеет никаких намерений распространять границы России за пределы, достигнутые в настоящее время в Центральной Азии, как со стороны Бухары, так и со стороны Красноводска.

При этом умный Горчаков дальновидно не упомянул о Коканде…

Гораздо труднее пришлось нашему послу в Англии графу Петру Шувалову, который должен был что-то объяснить англичанам. Делать нечего и Шувалов, как говорится, «включил дурака». На все вопросы о Хиве он лишь разводил руками:

– Увы, все это сделали недисциплинированные генералы и они будут наказаны!

– Но Кауфман получил за Хиву орден! – отвечали ему всезнающие английские журналисты.

– О, это наша старая традиция, – не моргнув глазом отвечал Шувалов. – Вначале орден дают, а потом за решетку!

Даже посол в Петербурге лорд Лофтус, умеренный русофил и оптимист, теперь строчил в Лондон тревожные письма, что, приобретя опорный пункт в туркменских степях, Россия сможет откуда угрожать независимости Персии и Афганистана, создавая одновременно постоянную угрозу для Индии. Лофтус требовал срочного вмешательства…

На фоне этой истерии оставался спокойным лишь министр иностранных дел лорд Грэнвилл.

– Джентльмены! Англия вправе негодовать в ответ на нарушение Россией обязательств! – говорил он на заседании своего министерства. – Но как мы именно должны выразить это негодование? Это должно быть покусывание или просто лай?

– Но что-то же надо делать? – вопрошали его главы департаментов.

– Самое лучшее в данном случае – просто ничего не делать, – философски объяснял им Грэнвилл. – Захватом Хивы русские вызвали самую ожесточенную ненависть в жителях Центральной Азии. Кроме того, они истощают свои финансы. Занятие Хивы им ничего не дало. Дело в том, что чем ближе к Афганистану произойдет наша будущая схватка, тем сильнее окажемся мы и слабее они.

Буквально через несколько месяцев правительство либералом пало. К власти пришли русофобы-консерваторы во главе с известным русофобом Бенджамином Дизраэли. Вместе с премьером Уильямом Гладстоном вышел в отставку и его закадычный друг Грэнвилл. Теперь оба занимались любимым делом – теологией и поэмами Гомера.

Увы, Дизраэли, при всей своей ненависти к России, уже ничего не мог переиначить. Вопрос с Хивой был решен бесповоротно и окончательно. Если что теперь и можно было обсуждать, то будущее последних осколков Хивинского ханства – Ахалтекинского и Мервского оазисов.

Масла в огонь подлил не слишком дипломатичный начальник Закаспийского военного отдела генерал-майор Ломакин. Он отписал суровые письма султанам нескольких туркменских племен, возвещая о своем назначении и требуя, чтобы делегаты от племен прибыли к нему для ведения переговоров, как осуществить волю Белого Царя по установлению мира и порядка. Это перепугало Лондон и начались дипломатические запросы. Сложный вопрос туркменских оазисов обсуждали на особом совещании под председательством великого князя Константина Николаевича. Там было решено продолжить продвижение на оазисы, но с особой осторожностью, избегая применения силы против туркмен.

– Нужна передышка, прежде чем добраться до последних хивинских прибежищ – оазисов Ахал-Теке и Мерв, – высказал общую мысль членов особого совещания великий князь Константин Николаевич.

В те дни Лондон также старался выработать новый курс в изменившейся политической ситуации. В июне 1874 года английский посол в Тегеране Тейлор Томсон предложил предоставить Персии военную помощь, чтобы