Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов

– Нашёл – когда женился и сына родил. А теперь и дочку. Моё счастье – в Пекине, – с явной гордостью сказал Сяосун.

– Так за каким, спрашивается, хреном мы сюда попёрлися? – возмутился Черных. – Ехали бы в Пекин.

– Ты опять за своё! Пойми: в Китае будет большая драка за власть. Нам с тобой там нечего делать, а у большевиков можно выдвинуться. У них тут главный – Краснощёков, он жил в Америке, знает, что значит хорошая охрана, хорошая полиция, хорошая безопасность. Мы пригодимся.

– А ты уверен, что большевики утвердятся?

– Утвердятся. Их власть на крови заложена, они церемониться не будут. Шаг влево, шаг вправо – расстрел! Так требуют их вожди Ленин и Троцкий.

– И куда ты лезешь со своим Великим Учителем? Для него главное – мир и спокойствие, а для них – борьба и разрушение старого мира.

– Ну, ладно. А что главное для тебя?

Павел задумался. И правда, что для него главное? Еленка, дети – само собой, а что кроме? Как раньше-то говорили: за Бога, Царя и Отечество. Царя нет, Бога тоже – он от него ещё мальцом отрёкся. Отечество в крови утопает, выплывет, нет ли, неведомо. И все его хотят спасти – и красные, и белые. Спасать, конечно, надо бы, но что может он, одиночка? Остаётся только семья! Ради неё он сделает всё возможное и невозможное! Коли правда, что большевики утвердятся, будет служить тому же Краснощёкову, а может, и Ленину с Троцким.

Павел помотал головой, словно вытряхивал из неё негожие мысли:

– Будем разрушать старый мир, чтобы наступило спокойствие. И как там, в большевистской песне: «Мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем»?

– Хитёр! – засмеялся Сяосун. – Но ничего, я тоже так думаю.

– Слушай, жрать охота, аж в глазах темнеет.

Тогда их накормили в первой попавшейся китайской забегаловке, а служитель в кумирне дал денег на дорогу, которых, правда, хватило только до Забайкальска. Поездов на Читу не было – ни пассажирских, ни воинских, ни товарных. На путях третий день стоял эшелон с канадцами – ждали паровоз. От безделья канадцы безобразничали: пили китайскую вонючую водку, дрались с кем попало, а накануне вечером впятером захватили двух девок-казачек. Затащили в заброшенный сарай, стоявший на отшибе, далеко от жилых домов, и пустили по кругу. Девки пытались вырваться, кричали – здоровенные парни-лесорубы хохотали и тоже что-то орали по-английски. Наверное, могли бы и убить, чтобы скрыть преступление, но никто на крики не приходил. Видимо, не слышали, иначе прибежали бы и наверняка с оружием. Так бы всё и закончилось, но крики девок услышали проходившие в поисках ночлега Черных и Сяосун. Не сговариваясь, они бросились к сараю и в лунном свете, проникающем через проломы в крыше, увидели непристойную картину: трое держали девушек, а двое «трудились» в поте лица.

– Hey, you scum, – громко сказал Сяосун, – let the girls go!

– Would you go further away, – откликнулся один из солдат, – before your ears are cut off[35].

На этом разговор закончился, потому что Сяосун в правом развороте пяткой в голову вышиб сознание отвечавшего. Два других вскочили, отпустив свои жертвы, и тут же получили по полной: одного Павел отправил носком сапога в пах завывать на луну, второго Сяосун вырубил пяткой теперь уже в левом развороте. «Трудившиеся» откатились от жертв, побежали на четвереньках, путаясь в спущенных штанах, – их отправили на выход пинками под зад. На своих товарищей «трудяги» даже не оглянулись.

Казачки имели довольно растерзанный вид: застёжки у борчаток оборваны, длинные юбки искомканы, подолы рваные. Оглядывая себя, девчонки обрыдались:

– Чё ж дома-то сказывать?! Стыдоба-то какая!

– Мы вас проводим и обскажем, как было дело, – предложил Павел. – Война ж идёт, а на войне чего тока не быват! И родителям вас позорить ни к чему.

Но родители решили по-своему. Поначалу отцы деток вожжами поучили, чтобы дома сидели, а не по гостям шлёндали. А утром у канадского эшелона собрался народ. Кто людей оповестил, неведомо, но казаки стали требовать виновных на суд народный.

На Сяосуна и Павла никто не обращал внимания. Родители девок, видимо, не рассказывали, кто спас бедолаг, а ночным героям это было только на руку. Кстати, в семействах, куда они проводили спасённых – те жили по соседству – их накормили и спать уложили, так что утром они были полны сил и желания действовать – вот только действа никакого не предвиделось.

– Всё забываю спросить, – сказал Павел, не глядя на Сяосуна, потому что всматривался в канадцев, надеясь увидеть знакомые фигуры, – откуль ты так чесать по-ихнему навострился?

– В училище был очень хороший учитель английского языка, – откликнулся Сяосун. – Я и немецкий знаю.

– Ну, ты, брат, мастак! – изумился Павел. – А мы и по-русски-то не всё выговаривам.

– Постой! – Сяосун схватил товарища за руку. – Ты слышал?

– Чё?

– Паровозный свисток. Поезд идёт.

– Откуда?! – взволновался Павел. – Я не слыхал – уж больно шумливо тут. Неужто нам свезёт?

– Нет. От Даурии.

Павел разочарованно махнул рукой. Однако Сяосун сказал, продолжая вглядываться в выбегающие из недалёкой тайги пути:

– Если Всевышний не дал тебе то, что ты хотел, значит, он даст тебе лучше. Но позже.

– Мне твой Великий Учитель уже в печёнке сидит! – разозлился Черных. – На каждый чих у него суждение!

Сяосун не стал отвечать, тем более что из тайги вынырнул и быстро стал приближаться поезд.

– Броневики, – разочарованно сказал Сяосун.

И верно. Первыми шли два бронированных с бойницами и орудийными башнями, затем паровоз и пассажирский вагон, замыкали состав ещё два броневика.

– Атаман, атаман! – зашумели в толпе. – Никак сам Семёнов прибывает!

Поезд, а точнее бронепоезд, прибыл на первый путь. Пассажирский вагон остановился точно у вокзала. Открылась дверь, и на площадке показался молодой черноусый стройный офицер в чёрном чекмене, перетянутом портупеей. Быстрым взглядом он осмотрел платформу, забитую казаками и обывателями; не увидев ничего подозрительного, оглянулся внутрь вагона, кому-то сказал:

– Всё в порядке, можно выходить, – и сам спустился на платформу.

В дверях вагона появился военный, такой же молодой и черноусый, но более крепкий, мужиковатый и к тому же в генеральском мундире и борчатке, накинутой на плечи. Кто-то рядом с Павлом охнул: «Атаман!» и заорал:

– Любо атаману, любо! Ура!

Крики подхватила добрая сотня казачьих, да и не только казачьих, глоток. Походный атаман Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск Григорий Михайлович Семёнов помахал рукой и тоже спустился на платформу. Его хотели подхватить