Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов

– Как это?! – неприятно удивился Иван.

– А ты что, не видел, как себя вели китайцы? Какой-то занюханный майор Бо Лин предстал, словно император, и приказал закрыть наш штаб.

– Это называется послужил на благо Родины, – угрюмо сказал Иван. – Я про себя. Месяца не прошло.

– Вот и повод выпить, – заявил Толкачёв. – Пошли. У меня, кстати, есть идея.

– Погоди, – придержал Иван. – Ты не знаешь, кто живёт вон в той квартире на третьем этаже, где окна светятся розовым?

– А-а, это как раз надо мной. Квартира инженера Вагранова. Сам-то он погиб на японской, а вдова его с детьми проживает. Красивая, между прочим, баба! Я пытался ухлестнуть – отшила на раз-два. Ладно, пошли, а то у меня внутри всё пересохло.

Перед тем, как перейти улицу, Иван ещё раз взглянул на розовые окна, и снова в них мелькнул силуэт. Что же меня привело сюда? – думал он, идя рядом с Толкачёвым, который что-то говорил, говорил… Столько плутал по улицам, мог забрести, куда угодно, а Господь взял и привёл под эти окна, чтобы я увидел в них… кого увидел?! Прошло двадцать лет, Цзинь могла так измениться, что не узнать. Я ведь тоже стал другим – и обличьем, и душой…

24

– Митя, я в конторе была, новость слыхала, – сообщила Пелагея, укладываясь к Дмитрию под бочок.

Вагранов жил во времянке, отведённой ему Ставцевой; она три-четыре раза в неделю приходила к нему ночевать. Это их устраивало, и дети Пелагеи не возражали. Даже наоборот, предлагали им жить вместе, дядя Митя им нравился. Он вечерами рассказывал про планету Земля, про разные страны и народы, а то и вообще про Космос и другие планеты; учил их физике, математике и черчению; знакомил с разными механизмами и устройством паровоза и парохода. Пелагея тоже слушала с удовольствием, но жить по-другому не соглашалась – не хотела, как сказала, привыкать к хорошему. Она весьма трезво смотрела на жизнь, в первую очередь на свою, и была уверена, что рано или поздно Дмитрий из неё уйдёт.

Дмитрий никогда не был женат, его пугало деловое слово «жена» и жутко раздражало манерное «супруга», а «сожительницей» называть Пелагею он категорически не желал: это слово казалось ему вообще отвратительным. «Подруга» – было, пожалуй, самым подходящим. Ему казалось, что оно дышало благородством и достоинством.

Получив в своё распоряжение времянку, Дмитрий с удивлением почувствовал нечто необъяснимое. Брат Василий назвал бы это состояние счастьем, но нигилист Митя остерёгся и с внутренней усмешкой дал ему определение – «нежданное временное пристанище». Правда, честно сказать, оно ему самому показалось дурацким, он даже рассердился на себя за то, что так казённо-канцелярски оценил столь замечательный подарок щедрой русской души. Во времянке была русская печь с лежанкой, стол, табуретки, кровать с мягкой чистой постелью, два небольших окна с занавесками-задергушками, полки с необходимой посудой, и всё это вместе создавало ощущение милого сердцу уюта, которого у него никогда не было.

Первым делом он наколол дров и затопил печь, хотя нужды в том не было, погода стояла тёплая. Но очень уж ему захотелось посидеть, глядя на живое пламя – не в костре, который на каторге палили постоянно, а в печи, среди обжитых стен.

На огонёк заглянула Пелагея и сразу поняла его состояние. Он оглянуться не успел, как она сама и её девочки накрыли стол нехитрой снедью. Ржаной хлеб, малосольная калуга[36] сочными ломтями, варёная картошка, зелёный лук и огурцы с грядки – что ещё надо русскому человеку, тем более пришедшему с холода каторги?!

– Вы мне настоящее новоселье устроили! А у меня и на стол поставить нечего, – расстроенно сказал Дмитрий.

– И не надо! Чаю попьём. Варя, Даша, зовите братьев. – Пелагея подождала, пока девочки убежали, и сказала: – У нас в семье не пьют. Муж не пил и нам заказал.

– А я за семь лет отвык, – усмехнулся Дмитрий. – Так что всё в порядке.

Он действительно давно уже не нуждался в спиртном подогреве и чурался пьяной компании и бестолковой болтовни – наоборот, ему нравились добрые умные разговоры за чашкой чая, и заявление Пелагеи о чаепитии очень его порадовало. На том и сошлись.

– Так что там за новости? – обнимая податливое тело подруги, поинтересовался Дмитрий.

– Вниз по Амуру идёт партизанская армия какого-то Тряпицына. Вроде бы собираются освободить от японцев Николаевск.

– Хорошее дело! – одобрил Дмитрий. – С ними пора посчитаться. Сахалин оккупировали, на Нижний Амур забрались. Колчак с ними уживается. Белые, почитай, в каждой деревушке сидят.

– Вот они нынче от партизан и разбегаются.

Белых, этих царских последышей, Дмитрий ненавидел, но в то же время и опасался. Когда до Де-Кастри дошло известие об Октябрьском перевороте и о том, что новая власть, советская, распространяется по России, он обрадовался и попытался создать Совет рыбацких депутатов. Его высмеяли.

– Не выдумывай, Митрий, – сказал председатель артели Реутов Митрофан Степанович, однолеток Вагранова. – На кой ляд он сдался, твой Совет? Правление у нас выборное? Выборное. Для ревизии ежегодной комиссию выбираем? Выбираем. Все хозяйственные вопросы обсуждаем, за решения голосуем? Голосуем. Помощь при нужде оказываем? Оказываем. Никто обижен не был.

– Всё так, но мы в полной зависимости от рыбозавода, куда сдаём улов, – возразил Дмитрий.

– А ты думаешь, при новой власти мы будем независимы?

– Конечно! Рыбозавод станет народным и наступит равноправие.

– И-и, милок, равноправия не будет никогда! – сказал, как отрубил, Реутов. – Ты ж образованный, подумай своей умной головой. Всяк человек норовит выгоду иметь, и никакая власть этот норов не урезонит.

Дмитрий подумал и отступил, два года работал, не обращая внимания на приходившие время от времени новости о потрясениях и войнах: они были далеко, а он не в том возрасте, чтобы бежать на край света ради справедливого устройства мира. В конце первого года в посёлке появился полицейский чин с приказом начальника Мариинского отделения полиции об основании участка. Из приказа было ясно, что Верховным правителем России стал адмирал Колчак. Митрофан Степанович повертел приказ, вздохнул и вернул предъявителю:

– Ну, адмирал так адмирал. А что, милок, ты тут делать будешь? Где жить, где служить? Чем питаться, чем заниматься? У нас и без полиции полный порядок.

«Милок» вернулся в Мариинск, и колчаковская власть декастринцев больше не беспокоила. Впрочем, как и японская оккупационная администрация, которую интересовали главным образом золотодобыча и строевой лес на Нижнем Амуре. Золота в Де-Кастри не было, строевого