Дорога радости и слез - Донна Эверхарт

мне стоны страдающей от ревматизма старухи. Дым, что ел нам глаза, засел в горле и легких, отчего мы все теперь постоянно кашляли. Я, как могла, пыталась обработать притащенные папой бревна, однако все чаще ловила себя на том, что мне просто хочется сесть и посидеть. Глаза слезились, из носа текло. Я все гадала, что будет с нами через неделю? А через месяц? Через год? Даже в самых смелых своих фантазиях я не могла помыслить, что нам под силу пережить надвигающуюся зиму. Это было просто невозможно, и все. Точка. Воображение рисовало картины столь жуткие, что я начала понимать: папа, скорее всего, прав, и наш отъезд – единственный выход из положения.

Я села, поджав ноги. Платье было не в состоянии уберечь меня от ветра. В голове крутились мрачные мысли – одна хуже другой. Внезапно я услышала странный скрипучий звук, заставивший меня вскинуть голову. Стояла тишина, но вдруг звук раздался снова, и вместе с ним сарай покачнулся, словно живое существо. Ветер усилился, и тут сарай, наконец, сдался и, застонав, рухнул, взметнув в небо тучу пыли. Ветер подхватил ее и понес на меня, но потом, закрутив вокруг своей оси, зашвырнул высоко в небо. Когда сарай развалился, бедный Пит стоял всего метрах в шести от него. От грохота мул вздрогнул. Громко крича и стуча копытами, он кинулся к лесу. Остановившись посреди деревьев, он обернулся и обнажил зубы, будто бы ухмыляясь.

Мама и Лейси тоже повскакали со своих мест, словно пробудившись от дремоты. Я не сомневалась, что сарай рано или поздно развалится, и теперь, когда это в итоге произошло, я испытывала лишь чувство удовлетворения. Перед моим мысленным взором то и дело представало тело Сефа, лежащее на досках в сарае. Более того, казалось, мы все с первого дня воссоединения только и ждали, когда он рухнет. Я встала, отряхнулась и направилась к груде развалин. Там имелись и хорошие доски. Я не сомневалась, что папа будет рад, если я их приберегу для него. Мама стояла, уперев руки в бока, и беспомощно смотрела на руины. Все шло не так, как надо, и она ничего не могла с этим поделать.

– Я погляжу, может, мне удастся вытащить кое-что из досок. Попробую соорудить из них шалаш. Прислоню их к той большой сосне, что лежит у костра.

Мама уже опустилась на землю. Она махнула рукой, мол, делай что хочешь, а мне все равно.

– Лейси, иди сюда. Будешь мне помогать.

– Уоллис Энн, она гораздо слабее тебя, а сейчас и подавно, – мама одернула меня резким, несвойственным ей тоном.

Я очень удивилась и сказала в ответ:

– Я не собираюсь заставлять ее делать что-то тяжелое. Просто пусть мне поможет разобрать эту кучу, чтоб я смогла отобрать доски, которые мы потом можем пустить в дело. Сломанные она может складывать в отдельную кучу – они пойдут на дрова.

– Я не хочу, чтоб она окончательно измоталась.

Лейси стояла с таким видом, будто она готова мне помочь, даже несмотря на возражения мамы. Мама же показала пальцем на то место, с которого встала моя сестра, и приказала:

– Лейси, сядь.

Лейси села. Мама прежде очень редко выказывала предпочтение кому-то из нас. Да, порой она баловала Сефа, потому что он был младшенький, ну и чуть больше внимания доставалось Лейси, поскольку она считалась особенной, но при этом все это меня не особо задевало.

Может, мама боялась, что Лейси заболеет, как Сеф, но я не собиралась отступать.

– А что, если работа пойдет ей на пользу? Она подвигается и согреется. Лично мне гораздо лучше, когда я чем-то занята. Она выглядела так, словно была готова мне помочь. Между прочим, ест она за обе щеки.

Мама села прямо и впилась в Лейси взглядом.

Несколько секунд помолчав, она покачала головой.

– Нет. Пусть останется здесь. Со мной.

Я пожала плечами – мол, пускай, это не мое дело. Я решила, что сейчас не самое лучшее время устраивать сцены ревности, тем более что повод был, во-первых, ерундовый, а во-вторых, ничего особенно нового не произошло – мама и прежде отдавала предпочтение моей сестре.

Я направилась к развалинам сарая и принялась их разбирать. Взявшись за край одной из досок, я резко дернула. «Так и растащу их одну за другой», – подумала я. Начала я с самых длинных, а сломанные складывала в отдельную кучу – будет что подбрасывать в костер. Я трудилась в точности так же, как в те дни, когда была одна. Работа придавала мне сил. Я все вкалывала, вкалывала и вкалывала, потому что, когда я была чем-то занята, у меня почти получалось поверить, что мне тепло. Через некоторое время я услышала, как мама скребет по кастрюле, готовя обед. Так и не обернувшись к ней с сестрой, я продолжала трудиться. Когда мама ко мне подошла, я поняла, что день давно перевалил за середину.

Я как раз стояла согнувшись. Она мягко положила мне руку на спину и тихо спросила:

– Разве ты не проголодалась, Уоллис Энн?

К этому моменту я уже набрала достаточно досок на шалаш и потому работала ради самого процесса, складывая в кучу доски, чтоб папа потом смог пустить их в дело. И да, я была очень голодна.

– Уоллис Энн?

Я выпрямилась и вытерла рукой взмокший лоб.

– Да, я проголодалась. Я вечно хочу есть. И я от этого устала.

Мама заломила руки:

– Я знаю. Пойдем, поешь. Может, на сегодня уже хватит?

Мама вела себя так, словно чувствовала себя неловко и хотела искупить вину за то, что она решила взять Лейси под свое крылышко. Как будто ее муки совести могли что-то изменить. Именно поэтому я выпалила первое, что пришло мне на ум.

– А кто это будет делать, кроме меня? Кто, мам?

– Может, сейчас это уже и неважно, Уоллис Энн? Может, это уже не играет никакой роли?

Честно говоря, я не поняла, что она хочет этим сказать, однако ее тон меня не на шутку напугал. Мама будто оставила все надежды на лучшее. Это, наверное, потому что она постоянно сидела и слишком много думала.

– Ну как это неважно, мам? Мы ведь не можем сложить ручки и сдаться, так?

Мама обвела взглядом наш двор. Скользнула глазами по деревьям, сулящим уединение, потом перевела их на то место, где некогда стоял наш дом. Потом она посмотрела на развалины сарая, на разоренный сад с огородом, на прибитую водой траву на поле за деревьями, после чего уставилась на меня.

– Не знаю. Я