Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

«Будь счастлива, блаженная, и ты

Там, в голубом эфире… Ты любила

Меня и долго, но легко оставишь»[103].

— Ты не перестаешь меня удивлять, Аппиана! — проговорил Кесарий. — Я не думал, что ты читала Еврипида.

— Мы с Молпадией тайком читали. Только маме с бабушкой не говори! — затараторила Аппиана. — Я так толком и не поняла, из-за чего там все произошло, а Молпадия говорит, что там все из-за любви несчастной. От нее люди всегда умирают. Там еще Федра такая была, так она тоже умерла. Молпадия сказала, что это так, потому что это трагедия. Там еще написано такое:

«Да, жизнь человека — лишь мука сплошная,

Где цепи мы носим трудов и болезней»[104].

— Вот видишь, люди всегда понимали, что в мире царит смерть и тление, или, как мы называем — грех, амартия. Мир, словно колесница без возницы, несется средь бездн, бьется о камни и, в конце концов, гибнет. Амартия, промах. Все не так, как надо, как Бог замыслил. Страдают все — и одаренные словом-логосом люди, и бессловесные животные, и растения, и все стихии.

— Это Адам виноват?

— Адам, да — но что его винить теперь? Он же тоже пострадал от этой бессмыслицы, которая пришла в мир из-за его ошибки, тоже умер. И мы теперь находимся в этом тлении, в этой смертности. Только Бог смог нас вырвать из этого круговорота. Он стал человеком…

— …чтобы человек стал Богом! — поспешно воскликнула Аппиана. — Так мне бабушка объясняла.

— Да, — сказал удивленно Кесарий. — Бабушка права, как всегда.

— А Асклепий?

— Что — Асклепий? — с улыбкой переспросил Кесарий, опуская Аппиану на землю.

— Ты говорил, что люди ждали Христа и придумали Асклепия.

— Придумали? Я бы сказал, что они надеялись, что есть милостивый бог…пусть не самый главный, пусть внук Зевса и сын Аполлона. Люди много страдают, Аппиана. Им легче, когда они знают, что их боль кто-то разделит. Асклепий — не совсем бог, он — человек, которого боги убили за то, что он исцелял и воскрешал. Он сын Корониды, смертной женщины, и Аполлона. Так говорит легенда. И еще легенды говорят, что он воскресил Ипполита, от которого отказалась Артемида. Только не надо эти истории понимать так, как будто все было на самом деле. Это — надежда людей на то, что все может быть иначе, а не по воле слепой Судьбы-Тюхе.

— Как хорошо, что мы христиане, — сказала Аппиана, прижимаясь к дяде. — Ведь Христос воскрес на самом деле.

— Да, — ответил Кесарий. — На самом деле. Воистину воскрес. И очень люди ждали этого — даже те, кто умерли задолго до Его пришествия.

— И Он поэтому сошел во ад? Он пострадал, как Дионис? — воскликнула Аппиана.

— Да, — не сразу ответил Кесарий. — Даже больше, чем Дионис. Он никогда не оставляет тех, кто Его любит.

— Он их воскресит!

— Да, Аппиана. Воскресит. Или, лучше сказать, они не вкусят смерти. Так написано в Евангелии.

— А что значит — «не вкусят»?

— Это тайна. Но нам надо поторопиться. Нас ждут больные.

Они медленно пошли прочь, и Аппиана, осторожно ступая среди алых маргариток, несколько раз обернулась на Асклепия. Он, опираясь на свой дорожный посох странствующего врача-периодевта с перекладиной наверху, смотрел им вслед своими грустными и добрыми очами цвета меда.

Кесарий и его племянница уже приближались к фолосу, круглому зданию, где они уже побывали до этого, и где Ия рассказывала Аппиане про гипоспафизм. Они шли по извилистой тропке вдоль старой кирпичной стены, увитой диким виноградом.

— Что это? — вскричала Аппиана, указывая на нечто, двигающееся к ним среди прошлогодних листьев. Кесарий мгновенно подхватил ее на руки, но, приглядевшись, успокаивающе произнес:

— Это не ядовитая змея. Асклепиев уж.

Блестящая змея быстро двигалась к ним, перебирая ребрами, как смешными коротенькими ножками. Кесарий и Аппиана, снова стоящая на земле, не шевелились, с интересом следя за ней. Наконец, уж уткнулся в сандалии Кесария и замер. Его длинное желтое тело стало похоже на диковинную ветку, с которой зимний ветер сдул все листья.

— Пусти его, дядя Кесарий! — попросила Аппиана. — Он тебя боится. Он хочет ползти дальше.

Она наклонилась и погладила гладкую чешуйчатую кожу. Уж поднял голову — по его телу словно прошла радужная волна. Он робко ткнулся в ладонь Аппианы.

— Он слепой! — прошептала она, гладя его сомкнутые коричневые веки. — Бедный. Он, наверное, голодный. А что он ест, дядя Кесарий?

— Молоко пьет, кажется, — неуверенно проговорил Кесарий.

— Но у нас нет молока… А лепешку он будет есть? Будешь лепешку?

Уж снова шевельнулся, склонив голову набок, словно прислушиваясь. Аппиана разломила лепешку и поднесла к его добродушной мордочке.

— Смотри, дядя, как он схватил ее! Он голодный, маленький ужик!

В ужике было не меньше четырех шагов Аппианы.

— Он слепенький, поэтому он не может найти себе еду, — гладила девочка круглую голову ужа. — Вот здесь у него раньше были глаза… он совсем старый, наверное, да? Дядя Кесарий, а он тоже — Божие творение и страдает из-за Адама? Давай возьмем его с собой и будем кормить молоком, раз он такой слепой.

— Я бы с радостью, — сказал Кесарий, — но этих ужей нельзя забирать из асклепейона.

— Да и бабушка не любит ужиков, — добавила Аппиана со вздохом. — Что же делать — раз ты Божия тварь, тебя надо перекрестить.

Она начертила крест на морде ужа.

— Аппиана! — рассмеялся Кесарий.

Плотная чешуя дрогнула, и на Аппиану уставился серьезный золотистый глаз.

— Он не совсем слепенький! — победно закричала она. — Он просто спал этим глазом!

Уж тем временем неторопливо обогнул сандалии Кесария и сандалии Аппианы и неожиданно стремительно, как многоцветная молния, взмыл вверх по отвесной стене. Они еще смотрели на него, когда до них донеслись какие-то истошные крики со стороны фолоса.

— Это Фалассий, — сказала Аппиана. — Он бьет палкой раба! А еще врач. Дядя Кесарий, пойдем быстрее, ты отвлечешь Фалассия, и раб сможет убежать.

Однако раб не убежал, а, постанывая, остался стоять на коленях, по-собачьи глядя на Фалассия.

— Я прошу прощения за этот шум, Кесарий, — тяжело дыша, проговорил жрец Асклепия и отшвырнул резную кипарисовую трость. Раб подхватил ее на лету и почтительно прижал к груди. Теперь Аппиана узнала в нем того раба, который упрекал их за