Дельта чувств - Виктор Иванович Миронов

Единственные Друзья, и Подруги в одних лишь узких набедренниках на тонком шнуре. Семенящей трусцой бежали они, окружая тронную колесницу. Бежал тут и Гай Мельгард, который тронулся в путь «Повержения Бога», но не возвышаясь.

За колесницей солнца следовала колонна необоримого змея: впереди двигалось вспененное изголовье, вслед следовали обритые и с выбеленными головами мисты и последние шагали – пританцовывая – голые фаллофоры. Семеня, бежала длинная эта процессия, сопровождаемая флейтами и плачем профессиональных плакальщиц. Все мужчины, все женщины следовали за ребёнком, так что этот эскорт был многочислен и долог. Это был великий сонм: представьте себе, на вымощенном камнем дворе – две роскошные упряжки и массу перьев, голую толпу и трели труб, барабанный бой, и заученный плач. А над людом возвышается Мощь – фигура Милька.

Процессия коснулась верхним своим изголовьем проёма врат Мелькарта с изображением на них его трудов. Это был набор из десяти эпизодов, включая и смерть на костре. Тут были не традиционные двенадцать подвигов Мелькарта, а изображения, созданные ещё до каталогизации подвигов, которые сложились позднее.

Великий путь предстоял великому похоронному шествию. Оно миновало знаменитые ворота и, пройдя столпы, двинулось верхним краем острова Мота, оно последовало по низменности, что тянется вокруг искусственного пруда от востока к западной оконечности Мота. Для мистов этот крёстный путь Мелькарта означал почётное путешествие вместе с солнцем. Народу хотелось, чтобы торжественные эти проводы к смерти потребовали, как можно больше времени и усилий, чтобы как можно длиннее была дорога к тоффету, по которой несут они Мощь.

Неисчислимое количество мистов трусило в шествии с маленькими, подвешенными к цепочкам курильницам. В клубах поднимавшегося благовонного дыма семенил Гай Мельгард. Он держал белоцветную миртовую ветку в правой руке, и он участвовал в сопровождавшем шествие пенье. Гай Мельгард знал песни о Нём и о Ней, и вообще о влюблённых, которые собираются разделить ложе и оба ждут, не дождутся этого часа. В этом пении возвеличивались прекрасные образцы несовершенной действительности. Львами – во владении смерти, называвшихся полями Мамету и Ланями – вскормивших младенцев, называли людей в песнях. Народ пел с большим внутренним участием. И даже в глубокой старости, и на смертном одре, Гай Мельгард ничего не помнил отчётливей, чем этот час, когда он бежал по священному пути с востока на запад, по мощённой камнем дороге. Полуденный ветер с силой трепал набедренник. Тейя, которой принадлежало всё его сердце, бежала рядом и была без покрывала. Она потрясала сосцами. Песни звучали хорами, то ближе, то дальше. Народ пел:

«Вот цветок наш желанный! Не похищенный Мотом. Не смешан с прахом могилы, твой пышный расцвет. О, не отвергни, небо, могучий отец, нашей просьбы! Тихо в объятия свои Милька прими».

Что Гай Мельгард увидел в шествии, прежде всего? Это мы знаем с полной определённостью; об этом говорят обстоятельства процессии в город Мёртвых Моргающих Глаз. Вьющаяся дорога представляла собой солнечную орбиту и была предначертана для этого смысла. Путь этот, был предопределён также и географическими условиями, и хотя об этом мало задумывались, несомненно, что область полей Мамету, обязана была своей известностью только истории Милька и его обряда.

Дикие гуси перелетали с юга к болотам Мота под сочившим мелкий дождь небом. Они летели над пересечённой скалами и лугами сочной местностью, на которой заросли маквисов, были похожи на роскошный весенний цветущий сад. А ветви колючего дрока сгибались под тяжестью жёлтых цветков. С утра поля усеяны были осыпавшимися белыми лепестками ладанника, у которого ежедневно распускаются новые цветки. Повсюду виднелись синие цветки лаванды, розмарина и шалфея, испускающего одурманивающий аромат. Наконец, у самой поверхности почвы можно было обнаружить клевер подземный, который вбуравливает свои плоды в землю на глубину до полутора метров. Здесь же были и сохранившиеся рощи букового леса, напоминающие огромные храмовые залы с многочисленными колоннами. До почвы тут, доходило очень мало солнечного света, и под пологом крон способны были расти только теневыносливые растения. Поэтому в напочвенном ярусе трав встречались растения, которые цветут только до полного распускания деревьями листвы. В сумеречном лесу развивались крупные многолетние травы и папоротники. Множество растений, цветущих ранней весной, придавали удивительную красоту этим рощам, ещё не распустившим листвы. Кругом луга и выгоны, влажные и тучные. Паслись на них стада: главным образом коров, чёрных с изогнутыми наподобие лиры рогами, но также и овец. Пастухи, укрепив на головах широкополые кляпы, прятались под их фетровыми полями от моросившего дождя со своими собаками. То управляющие храмовым стойлом посылали свои стада на сочные травы этих болотистых лугов, столь тучных благодаря устроенным водосборникам встроенных в склоны гранитных возвышенностей, вдоль которых и перемещался крёстный ход.

Шествие шло по земной орбите Мелькарта. Вдоль берега, окаймлённого голубыми соснами пиний, вдоль которого плыла вереница судов с чёрными парусами на прочных мачтах: среди них вырисовывалась пурпуром, золотом и серебром «Владычица звёзд». Народ шёл к городу моргающих глаз. Обогнув побережье, мисты прибыли к створкам тяжёлых ворот: со старины здесь был многолюдный рынок. Тут на просторном лугу шествие расположилось лагерем, разбив его на виду у городских жителей, которые и сами участвовали в этой мистерии. Жители города пробыли на лугу семь дней, творя ежедневно возобновляемый плач, род скорбного семидневного молебна по старику Мелькарту. Плач этот был настолько горький и настолько пронзительный, что он – плач, как того они и желали, глубоко поразил Человека из золота, гадитане были одеты при этом в чёрный траур. ««Это очень важный лагерь», – говорили жители города мёртвых, – и очень внушительный плач Красной Земли!» И луг этот называли не иначе, как «луг плача Тиникии». Среди плакальщиков стояли не стриженые жрецы смерти – Мота: жрецы этой округи, в чёрных мантиях и с вьющимися, львиноподобными, локонами жёлтых волос, носившие прозвище – «Победители Мелькарта». Среди них стоял такой сильный запах гвоздики, что приятен он был лишь поначалу. Это была любимая пряность Мота, ею обильно приправляли всякую жертву. Бог этот был настолько древним, что даже жрецы его храма, ходившие с потупленными глазами, не могли с уверенностью сказать, какой он древности, но хорошо, зато припоминали, какая у него львиноподобная голова.

Это был могущественный Бог. Будучи опасный крестом, он был довольно озлобленный бог, одерживающий победы над стариком Мелькартом. Небольшое, всего лишь с человеческий рост, изображение Бога стояло в глубине храма. Двор и притвор его были украшены сидячими изваяниями поверженных стариков, выставляемые здесь с первобытных времён. Синие, увешанные чёрными флагами, с символикой креста шесты, стояли в нишах переднего притвора, ведь в этот день к