Дельта чувств - Виктор Иванович Миронов

равнодушию к смерти, которая никак не вязалась в нём с его явной жизненностью. За религиозную добровольно оказанную услугу, оборотень взыскивал кольцо воскресения от храма бога смерти Мота. И потом, у всех не было сейчас другой заботы, кроме, как думать об этом мужественном проводнике Милька, ибо, обострив слух и зоркость, народ настроил своё внимание.

– Проснись слабак! Забросаю дротиками! – кричал оборотень пса.

– Пусть кричит, – кричал мальчик. – Сохраняйте спокойствие. Пёс не так страшен, как можно подумать. Я покажу, как уверенно продолжаю свой путь. Разве у меня нет письма от Отца, о котором говорят, что он высший бог Эшмун или Обиталище Ока, но я доподлинно знаю, что, в сущности, он – Мильк.

Показывая, что он не собирается с керубом долго разговаривать, Мильк шагнул навстречу человеку-зверю.

– Поверни назад! – кричал воин-оборотень. – Шагай назад, жалкий кролик, ступай в горемычье! Здесь для тебя хода нет!

– Ты ошибаешься, пёс Мота, – отвечал ему мальчик. – Проход за чертог вечности именно здесь и больше нигде! – кричал царь заученную форму слов. – Да и где же ему ещё быть, как не на полях Мамету? Я человек сведущий и я не иду наобум, я отлично знаю, где проходят в страну вечности, ибо уже тысячи лет езжу по этому мосту туда и оттуда!

– Говорю тебе, назад! – кричал пёс. – Назад, назад, и только назад, вот и весь сказ!

– Кому ты это говоришь? – отвечал мальчик. – Солнцу, которое не одобряет твои слова! Ведь кроликов я ненавижу не меньше твоего и очень хвалю тебя за то, что ты не позволяешь им осквернять нашу страну. Посмотри на меня, вглядись в моё лицо! Разве я похож на кролика, разве во мне есть что-нибудь общее с кроличьей слабостью! Разве мой вид внушает недоверие. Ничего подобного нет и в помине. Я человек самого почтенного образа мыслей, и я несу самый прекрасный товар – Мощь, чтобы отнести этот дар на самый край света. Ибо торопиться пора и я, путешественник, служитель обмена и Бог!

– Всё враньё! – кричал воин.

Мальчик качал головой.

– Будто я тебя не знаю, – говорил он в ответ. – Ты всегда ведёшь себя так, всегда чинишь препятствия, чтобы я предпочёл уйти подобру-поздорову. Но назад я никогда не поворачивал, пройду и на этот раз. Мне доставляет величайшее удовольствие беседовать с тобой, ведь ты человек твёрдого нрава. И скоро ты – керуб, поговоришь с тем псом оборотнем, который пропустил меня в прошлый раз.

– Будь добр, вызови его на стену! – дерзко крикнул царю воин-зверь.

– Его и ему подобные души уже стоят у тебя за спиной.

– Предъяви же мне свою истинную Мощь… Мощь! – повторил пёс. – Мощь!

– Тут – то, что ты просишь!

Мальчик прокричал ему это полу задиристо полу угодливо, так, как вызывают на единоборство того, которого представляют отдельным лицом и видят в нём представителя, связываемого с представлением о религиозном культе.

– Какая досада! – кричал оборотень. – Какая это для меня неудача! О, воины Красной земли! О, три чёрных дня новолуния без нашего друга Мота! Придётся подождать. Подождите его возвращенья! Только соблаговолите вызвать его к стенам из-за чертога вечности.

И народ стал ждать. Воины отворили ворота стены, прождали некоторое время, пока не показался на мосту первопророк бога преисподней – Мота. Его сопровождали два жреца, один нёс его письменные принадлежности, другой – штандарт Мота, синее древко с крестом. Уста Мота подали знак, чтобы его защитник и проситель продолжили обряд.

Рассуждая высказанным мною образом, пёс-воин бесшумно, словно на войлочных подошвах, приблизился к царю-солнцу мягкой поступью, которая присуща воинам оборотням. Подойдя на должное расстояние, Кербер, а он и был, в сущности, проявлением пса, готовящегося приобрести крылья, нанёс удар Мильку по голове, достаточный, чтобы призвать к поступку ритуального поединка, но не убить человека. Человек оборотень, по понятным причинам, не мог желать смерти царю-солнцу. Мальчик, застигнутый врасплох внезапным ударом, отступил к шатру, сорвал с себя единственное платье из жёлтого шарфа и остался стоять обнажённым перед врагом и народом. Растрёпанные красные волосы его вились по плечам: отчаянно готовился мальчик, но, помня, что время умирать, ему назначено не на этот час. Он знал, что добыча не ускользнёт от него, и пытался показать несколько памятных сцен. «Вот он, вот у моего шатра, впереди меня, – думал мальчик, – но, чтобы добыть славу и вечность, нужно убить Кербера, стража преисподней.»

– За мной дело не станет, я убью тебя! – воскликнул Мильк, с поднятым мечом направляясь к оборотню, который уже тоже сбросил с себя хитон и кирасу, оставив лишь шишак шлема с оскалом зубов волка. Он, как и царь-солнце стал обнажённый в позицию.

Клинки мечей скрестились и, не отрываясь, вращались один вокруг другого с той осторожной медлительностью, которую вносили в схватку мастера меча, предвидя смертельный исход. Мильк, конечно, был неравен по силе зверю-оборотню, но, как и полагалось человеку его сословия, он посещал залы фехтовального искусства, состязаясь под руководством лучших мастеров. Поэтому он не держал меч, точно метлу, а умелыми, всё – таки, действиями благословлял это благородное ремесло. Зная, на сколько опасен его противник, но, зная и то, что тот обязан, был раскрыться, мальчик ограничился обороной. Он отбивал удары и воздерживался наносить их. Мильк рассчитывал обессилить противника, вместе с тем, отражая удары, он левой рукой искал амулет из золотого кольца, висевший у него на груди. Это движение могло бы как – то обойтись ему: меч Кербера едва не коснулся его руки, но мальчик, хоть и запоздалым ответным парадом, успел отстранить острие, которое могло оцарапать ему большой палец. Мильк вновь встал в исходную позицию. Он кровожадно сверкал глазами. Улыбка кривила углы его губ. Он светился злорадной жестокостью, и, наступая на Кербера, стремился, всё же, не подставить себя под удары, делая выпад за выпадом, которые тот неизменно парировал.

Народ с восхищением смотрел на поединок, от которого зависел дальнейший ход кольца. Тут лицом к лицу сошлись предводители символов, двух извечных враждующих сторон. Но вот человек-зверь стал рассеяннее отражать удары, и меч мальчика задел ему запястье. Эта удачная царапина вернула ему решительность, и он нанёс ещё удар, поразивший противника в плечо, над ключицей. Керуб пошатнулся.

Увидев, что Кербер ранен, что керуб – смертельно бледный – стоит, опираясь на клинок меча, мальчик воскликнул:

– Ко мне, Кербер, ко мне! Неужто ты оставишь солнце без помощи и защиты?

– Ты, вельможный юнец, неплохо дерёшься, – заметил воин-оборотень, беспристрастный ценитель боевых схваток, – я не предполагал, что ты умеешь, так обороняться.

Пёсьеголовый парировал удар мальчика, но