Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

Так и Антонов понял, почему его не посылают за линию фронта. Поначалу думал: на подозрении он у немцев, неспроста резину тянут. Оказалось – в цене.

Периодически курсантскому составу зачитывали приказы командующего группой армий «Север» о награждении отличившихся агентов и диверсантов. Тут уж одно из двух – или точно кому-то повезло отличиться и благополучно вернуться, или…

Антонов допускал, что немцы могут и пропагандистские фортели выкидывать – долго ли изготовить фиктивную бумажку. К тому же отправленные на задание группы больше в разведшколу не возвращались. А зачем? Чтобы поделиться удачным опытом? Абверовцы предпочитали лишь деловито комментировать на занятиях приказы о поощрении. Возможно, школа получала соответствующие обзоры практики диверсионно-агентурной работы. Но до курсантов доводили то, что доводили, тем паче, где и как в дальнейшем используются вернувшиеся агенты – этого никто из курсантов не знал. На занятиях пробовали об этом вопросы задавать – они пресекались: не вашего ума дело. Руководство школы не уставало подчеркивать: риск есть, но успех сопутствует тем, кто успешно осваивает все дисциплины и умело применяет их, без страха, без паники, осмотрительно и осторожно. Как будто можно сказать что-то другое. Хотя… Пару раз зачитывали приказы и противоположного содержания: явились-де, лазутчики с повинной в органы НКВД. И по законам военного времени были поставлены к стенке. Вот, мол, и делайте выводы.

Этому верили безоговорочно – былые советские порядки вряд ли могли претерпеть изменения в более гуманную сторону, тем более, когда такая война идет. А среди курсантов Антонов ни о ком не мог сказать, что ему не насолила советская власть. Одни обиженные ею и собрались. По крайней мере ни у кого Антонов не разглядел притворства. Хотя в казарме – все на виду. И мужики, и гниды – жалкие, гнусные стукачонки на своих же товарищей. Парочка именно таких пыталась ему, Антонову, втюхать какой-то бред, но это было настолько идиотски, что выбора они ему не оставили – доложил, как положено, по команде. И улетели орелики в составе очередной диверсионной группы на задание. Смех и грех! Кабы на самом деле против немцев чего замышляли – не с оружием бы их к русским в тыл отправили…

Конечно, в школе ядом на Советы дышали не все. Для кого-то школа стала избавлением от лагеря, кто-то, безусловно, рассчитывал, оказавшись в составе диверсионной группы по ту сторону фронта, «потеряться» и для немцев, и для чекистов – куда кривая вывезет. Вряд ли бы кто пошел с повинной в НКВД, но затеряться на бескрайнем российском просторе – это можно было попробовать. Возможно, из имеющихся это даже был лучший способ уцелеть. Все другие, по сути, выглядели малоутешительно. Или соотечественнички пулю в лоб закатают, или немчура – в затылок. Или – наоборот. Не в смысле пули, а местами поменяются, а что закатают – это точно. Рано или поздно. Иллюзий никто не строил. Может, поэтому каждый в школе держался волком-одиночкой, не сводило даже землячество, давила угрюмость и подозрительность.

Антонов тоже с большой настороженностью воспринял сообщение обер-лейтенанта Зайтинга о предстоящей беседе с высоким абверовским начальником. Догадывался, что она сулит ему какую-то перспективу. Но, поди, угадай, понравишься ты матерому разведчику или нет. Обнадеживал, конечно, сам факт: стал бы целый немецкий полковник тратить на него время, кабы не собирался использовать с пользой для себя. И все равно на душе заскребли кошки. Оказалось – напрасно.

От полковника Неймеркеля последовало куда более лестное предложение, чем можно было представить: унтер-офицерский чин и должность старшего преподавателя-инструктора радиодела в центральной зональной школе абвера под Минском. Теперь уже не будущих агентов-диверсантов натаскивать, а готовить инструкторские кадры из русских для работы в разведшколах. Преподавательских кадров катастрофически не хватало, а глава абвера требовал и требовал расширения сети диверсионных школ.

Антонов дал согласие.

Вскоре он был переведен в центральную школу абвера, расположившуюся под Минском. Здесь и «отметил» годовщину своей верноподданнической службы рейху. Полковник Неймеркель не обманул: спустя месяц после перевода Антонов был произведен в чин унтер-офицера со всеми вытекающими из этого последствиями. Теперь он получил возможность дневного увольнения за пределы расположения подразделения. Понятно, по усмотрению начальника школы.

…Теплым сентябрьским днем Антонов брел по уютной минской улице. Мимо, обдавая газолиновой вонью, то и дело тарахтели мотоциклы, катили легковые и грузовые армейские машины, с наглухо закрытыми брезентом кузовами или, наоборот – набитые развеселой солдатней, горланящей песни. Но и это, по мнению Антонова, не убивало уют, который дарили улице еще мало тронутые осенними красками вековые липы, клены и вязы, отделяющие от проезжей части тротуары, больше похожие на аллеи.

Настроение у Антонова вообще было прекрасное. Впервые он получил от начальника школы увольнительную. Причем майор Фанслау расщедрился – разрешил суточный отпуск!

– Помните мою доброту, Антонов! Для вас это – большое поощрение, но вы его заслужили. И можете распорядиться такой уймой времени с максимальной пользой для крепкого и здорового мужчины. Рекомендую вполне сносный бордель для унтер-офицерского состава на Курфюстендамштрассе. Там неплохой ресторанчик, Антонов, чистенькие смазливые девочки, регулярно подвергающиеся тщательному медицинскому осмотру. Банальный триппер или чего-то там похуже не подцепите. А если и придется – ерунда. Наш эскулап быстро приведет вас в порядок, но уж с увольнениями придется тогда повременить. Ха-ха-ха-ха! Так что, будьте осмотрительны в своем первом увольнении, Антонов! Иначе снова придется томиться за нашим высоким забором. Ха-ха-ха!!

В Минск выехали организованной группой. Причем по указанию начальника школы – в штатском. Майор Фанслау – сам образец строевой выправки – терпеть не мог пьяных рож в сочетании с армейской, как и любой другой форменной, одеждой. А в том, что кое-кто вернется из увольнения под изрядным градусом, – даже не сомневался.

– Обещаю каждой пьяной свинье минимум по десять суток гауптвахты только за непотребное пьянство. Если же кто-нибудь свое непотребство усугубит даже попыткой дебоша или чего-нибудь подобного – он кандидат в маршевую роту на фронт, в первую линию окопов Сталинграда! Вы организованно выезжаете на автобусе в Минск. И точно так же возвращаетесь. В девять ноль-ноль завтра утром автобус будет ждать вас возле кое-кому уже знакомого борделя на Курфюстендамштрассе. Опоздание на автобус – Восточный фронт. Вопросы? Вопросов нет. Приятного времяпровождения.

Понятно, что увольнение началось с застолья в рекомендованном кабачке при борделе. Не прошло и часа, как половина группы была разобрана размалеванными вульгарными девицами, которых к смазливым мог отнести только майор Фанслау, а может быть, это он так шутил. Меню бордельного кабачка тоже особым разнообразием не отличалось, цены были предельные. Как