Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

class="p1">В каком-то крошечном закутке, сразу за спинами торгующих-меняющих, уже более основательно обтер следы крови на ноге, почти дочиста оттер руки, отряхнул одежду И все-таки он уже мало походил на того аккуратного господина, который еще какой-то час назад фланировал по центральной минской улице, наслаждаясь тенистым уютом.

Снова вернувшись в базарную толчею, Антонов, опираясь на здоровую ногу и давая отдых ране, привалился спиной к истресканной штукатурке стены, рядом с сидящим на земле стариком, разложившим на тряпице кисти для побелки, щетки из свиной щетины, деревянные ложки, вальки для белья и прочие немудреные поделки. Обшарив глазами снующий люд, негромко окликнул деда:

– Слышь, отец, не подскажешь, где бы на ночлег устроиться?

Старик, прищурившись, медленно оглядел Антонова с головы до ног.

– Дык, ить, мил-сердешный, ноне, сам понимаешь…

– Заплатить могу…

– Это, понятно, само собой… – Старик продолжал пристально разглядывать Антонова.

– Ну, так как, отец?

– Дезертиришь ли, чо ли?

– В самую точку. Не подсобишь?

– И не знаю, мил-сердешный, чево тебе и присоветовать… Конешна, ноне за самовольный прием на постой… Дык, и тябя понять можна…

Антонов подумалось, что аккуратная настойчивость вполне может принести плоды, но тут истошный крик выбил его из обнадеживающего диалога:

– Облава! Облава!!

Антонов вздрогнул и, вытягивая шею, попытался оглядеть базарный улей поверх голов. И тут же всё замертвело внутри.

С обеих сторон перегородив выходы рыночной площади, уже рычали два грузовика, с которых спрыгивали солдаты. Темно-зеленые каски торчали и в остальных проулках, выходящих на площадь. «Влетел, как кур…» – только и мелькнуло в голове.

Он отвернулся от судорожно собирающего свой скобяной товар старика, уже не обращающего никакого внимания на искателя ночлега. Подумалось, что, скорее всего, облава плановая, и не имеет никакого отношения к его поискам – времени прошло немного, а ушел он от места встречи с Климовым довольно далеко. Можно вполне спокойно и нагло подойти сейчас же, хотя бы вон к тому офицеру, распоряжающемуся у грузовика, представиться, показать документы. Через оцепление, кстати, с площади кое-кто и выходил. Но что дальше? Куда?

Антонов глубоко вздохнул, попробовал пару раз наступить на раненую ногу – оказалось вполне терпимо. Рыскнув глазами по облупленной штукатурке и стараясь не привлекать к себе внимания, потянул из внутреннего кармана пиджака унтер-офицерскую книжку со вложенной в нее увольнительной запиской и незаметно, заведя руку за спину, постарался поглубже затолкать документы в щель на стене.

Сразу вспомнилась прошлогодняя, такая же глупейшая ситуация у разбомбленного вагона. «А говорят, снаряд дважды в одну воронку не падает, – подумалось со злым отчаянием. – Ну а теперь-то кто я такой? Теперь-то что?..»

Он вспомнил прошлогоднего юнца с автоматом, засадившего очередь поверх головы под жеребячий гогот других чумазых и грязных мотоциклистов, вспомнил, как его били эти юные, но уже вкусившие крови враги, которые пришли покорить славянское отродье, отвоевать столь необходимое для процветания германской нации жизненное пространство.

Вспомнил и огромную, пропитанную ужасом, страхом, ненавистью и болью серую и грязную красноармейскую массу, разбавленную мужиками и парнями в гражданском рванье, колыхавшуюся внутри сжатого до паралича дыхания и воли прямоугольника из колючей проволоки – под холодным моросящим осенним дождем, превращающим глиняное месиво под ногами в черную липкую грязь. Вспомнил томительное ожидание удачи: может быть, прямо к ногам, в эту извоженную черноту плюхнется большая, пусть и полусгнившая брюква или кормовая свекла, которую раз в сутки, под тот же жеребячий гогот, швыряли из-за проволочного ограждения.

Он вспомнил остервенелое пламя, вырывающееся из раструба на стволе длинного узкого пулемета, сыпавшего, казалось, нескончаемым фонтаном гильз, когда обезумевшая от голода, холода и неизвестности, оглушительно ревущая толпа потащила его непреодолимым потоком к хлипким проволочным воротам, прямо под остервенелое пулеметное пламя, и – отхлынула в самый последний, казалось, уже неминуемый момент его встречи с этим пламенем…

Подумалось: «А может, все-таки про снаряды и воронку поговорка права? Был Флягин – исчез. И Антонову, может быть, повезет исчезнуть… Два разных человека… При чем тут одна воронка… Надежда ведь умирает последней, не так ли, Степан Яковлевич?». Он стоял, опираясь на стену, и спокойно смотрел на приближающихся к нему гитлеровцев с металлическими полумесяцами фельджандармских блях на груди.

– Аусвайс?..

ГЛАВА 13. МЯТЛИКОВ

Бывший комендант лагеря оберштурмфюрер СС Манфред Цорн дрожащими руками перебирал исписанные листки рапорта, вновь и вновь перечитывая написанное. Кажется, он изложил всё, что знал о Мюнше.

Оберштурмбаннфюрер СС Генрих Штольц с презрительной усмешкой наблюдал за манипуляциями тяжело дышащего толстяка. Конечно, Цорн по большому счету не профессор медицины и не светило психиатрии, чтобы заблаговременно разглядеть, как у заместителя «съезжает крыша». Но разве Цорна не настораживали патологические наклонности, которыми отличался Мюнше. Сколько заключенных перебил тот из своего «вальтера», прежде чем направить его себе в лоб. А ведь предупреждали и Цорна: запретите этому психопату лишать рейх не до конца использованной рабочей силы. Виноват ли в случившемся Цорн? Безусловно. Теперь свою одышку и многострадальную печень оберштурмфюрер быстро поправит на Восточном фронте.

– Разрешите? Хайль Гитлер! – в распахнувшихся дверях застыл командир батальона СС гауптштурмфюрер СС Ольмиц. – Докладываю о полной готовности подразделения к проведению акции.

– Похвально, Ольмиц, – кивнул Штольц. – Проходите, присаживайтесь. А вас, Цорн, я больше не задерживаю. Ваш рапорт я изучу несколько позже. Мы еще побеседуем с вами. Свободны! Пока…

Когда за пыхтящим толстяком закрылись двери, проводивший его взглядом Ольмиц настороженно уставился на высокого гостя из Берлина.

– Спятить, дорогой вы мой, может любой! – рассмеялся Штольц. – Конечно, мало приятного, что рехнувшийся Мюнше натворил таких бед, но что теперь поделаешь. В конце концов случившееся привлекло внимание русских и позволило нам заманить их в ловушку. Вы уверены, что чекистский спецотряд надежно блокирован в Коростянском лесу?

– Уверен, господин оберштурмбаннфюрер! – вскочил Ольмиц. – Теперь им не улизнуть. Попытка чекистов соединиться с местными партизанскими силами сорвана с помощью нашего агента. Этот русский оказался довольно шустрым… Он умело втерся в доверие к партизанам и обеспечил нашим ребятам удачный разгром бандитского отребья. А это лишило чекистский отряд дополнительных местных сил. И они пошли в Коростянский лес. Значит, наш агент убедил чекистов!

– Вы, Ольмиц, еще водрузите с Краусом этого вашего славянского героя, как говорят русские, на божничку! – сморщился Штольц. – Знаете, что такое «божничка»?

Командир батальона СС брезгливо пожал плечами.

– Мало ли что напридумывали эти русские дикари. Догадываюсь, что это какое-то языческое капище, постамент для их идолов. Вы, господин оберштурмбаннфюрер, – в голосе Ольмица зазвучала льстивая нотка, – обладаете глубокими знаниями русской истории.

– Да при чем тут история этих недочеловеков… – устало отмахнулся берлинский гость. – «Божничку», дорогой вы мой, можно лицезреть во многих русских