Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

А если он ошибается? А если Климов – потенциальный шанс связаться с Москвой?

Не-е-ет! Исключено. Этот ужас в глазах… Он узнал. Узнал и понял: не может просто так в сентябре одна тысяча девятьсот сорок второго года, среди бела дня, в самом центре кишащего гитлеровцами Минска, спокойно разгуливать одетый вполне прилично, гладко выбритый, сытый и здоровый, далеко не рядовой сотрудник советских органов госбезопасности. И именно последним – принадлежностью Антонова к этому грозному ведомству – только этим можно объяснить вспышку ужаса в глазах Климова.

Антонов неторопливо свернул за угол, на тихую и уютную улочку. Только теперь он уже не замечал этого уюта. «Климов… Как некстати… Случайно он в Минске или нет?» Вроде неловко достал и тут обронил сигаретную пачку – этого хватило, чтобы уловить отпрянувшую за выступ здания фигуру.

«Дилетант! – непроизвольно хмыкнул Антонов. – Но дилетант-то дилетант, а выслеживать кинулся тут же, как вышколенная охотничья собака. Попробовать оторваться? Что это даст? Куда в этом Минске?..» Антонов никаких минских адресов не имел. Но что-то надо было делать. Мозг работал лихорадочно.

Антонов свернул в очередной переулок, продолжая идти прогулочно, беззаботно. Проверился снова: Климов следовал за ним неотступно. «Это надо кончать… И, по возможности, быстрее… Используем фактор неожиданности…»

Антонов остановился, словно любуясь старинными фасадами зданий, потом, словно что-то вспомнив, поднес к глазам руку с дешевыми часами и, якобы заторопившись, быстрыми шагами пошел обратно, навстречу Климову, казалось, совершенно не обращая на того внимания.

Климов на мгновение растерялся, замер на месте, потом…

Антонов предполагал два варианта поведения Климова: бросится бежать или с безразличным видом пропустит его мимо. Но Климов вдруг выхватил из бокового брючного кармана пистолет и навскидку, не целясь, несколько раз выстрелил в Антонова! Лишь потом бросился прочь, панически оглядываясь. На перекрестке выстрелил еще раз и скрылся за углом.

Пуля ожгла левую голень. Антонов охнул, непроизвольно опустившись на колено. «Твою мать!.. Вот сволочь… В гестапо побежал, не иначе… Как глупо…»

Антонов зажал рану, огляделся по сторонам. Как по заказу, было безлюдно. Неподалеку меж домами пышными кустами акации зеленело подобие маленького скверика с расставленными полукругом скамьями. Антонов доковылял до скамьи, на ходу вытащил из кармана носовой платок. Снова огляделся. Тихо. Он протиснулся за густой до непроглядности куст, опустился на землю, быстро задирая брючину. Кровь, на удивление, сочилась вяло, пуля прошла навылет, не задев кости. Выпростав рубашку из-под брючного ремня, Антонов рванул по окружности длинный лоскут, потом разорвал на два куска носовой платок, превращая их в импровизированные тампоны. Зажал ими отверстия раны и быстро, туго-натуго, обвязал ногу лентой рубашечной ткани. Только после этого перевел дух, слегка раздвинул ветки, и, насколько это было возможно, оглядел опять улицу. Прислушался. И тут же отшатнулся – по улице, громко топоча и очумело вертя во все стороны головами, пробежали четверо солдат – патруль фельджандармерии.

«Услышали выстрелы… Или эта тварь… Нет, сам бы ищейкой впереди бежал!.. Черт! Как всё некстати, как некстати! – Антонов мысленно выругался, утирая рукавом пиджака испарину на лбу и висках. – И что теперь? Вернуться в таком виде в школу? Но это автоматически означает, что Фанслау тут же назначит служебное расследование случившегося. Если Климов связан с немцами – тогда конец. Если, если!.. Всё за то, что гитлеровский холуй. Иначе бы поостерегся стрелять, как и вообще переться по центру города с пистолетом в кармане. Полицай или – хуже того, на гестапо стучит или абвер… Что делать? Что делать?..»

Антонов машинально попытался сменить позу, рана отозвалась резкой болью, заставив до хруста сжать зубы. Не столько от боли, сколько от собственного бессилия в сложившейся ситуации. Понятно, что здесь, в кустах, оставаться нельзя. Если Климов предатель, с минуту на минуту здесь появятся гестаповские ищейки, обнюхают место происшествия. Вполне возможно, что капли крови остались на тротуаре, цепочкой тянутся сюда в скверик.

Антонов осмотрел повязку. Кровяное пятно вроде не увеличивается. Оторвав еще один узкий и длинный лоскут от подола рубахи, постарался тщательно обтереть ногу от потеков крови. Поплевав на ладони, вытер, как мог, руки и, снова осмотрев повязку, обмотал ее поверх использованной тканевой лентой. Опустил брючину. На темной ткани входное и выходное отверстия в глаза особо не бросались, следы крови тоже выглядели малозаметно. Прислушавшись и оглядевшись, Антонов выбрался из-за куста и, стараясь аккуратнее наступать на левую ногу, покинул скверик.

Насколько быстро это у него получалось, доплелся до арки, открывшей узкий проход, уходящий куда-то в глубину городских дворов. Туда и свернул, запетлял безлюдными каменными колодцами, заваленными мусором, битым кирпичом и всяким хламом. Непроизвольно вспомнилась довоенная Одесса, куда Антонов приезжал в командировку. Вот и там так же: вылощенные в центре улицы, знаменитая Дерибасовская – акации, каштаны, изящные уличные фонари, эффектные вывески магазинов, аккуратные фасады старинных зданий, но стоит свернуть во двор – мама дорогая! – попадаешь на помойку.

Миновав очередной арочный проход, Антонов неожиданно для себя вышел на небольшую, вытянутую прямоугольником площадь, над которой стоял густой человеческий гул, колпаком накрывающий базарную суету. Было довольно многолюдно, к обмену и покупке предлагалось всевозможное барахло: поношенная одежда, чиненые и сломанные примусы и керосинки, утюги, посуда и кухонная утварь, пыльные коврики, изрядно потрепанные шляпы, ботинки, исцарапанные и вполне приличные по внешнему виду карманные часы-луковицы и настенные жестяные, с гирями на цепочках и даже с кукушкой. Какой-то мужик стоял у стены со швейной педальной машинкой, интеллигентка, похожая на гимназийную учительшу, громко рядилась по какому-то поводу с неопрятной и толстой деревенской бабой. Меж торговцев барахлом сновали юркие мальчишки, больше нацеленные на крестьянского вида мужичков и баб, которые держались жиденьким, но густо облепленным покупателями, рядком. Тут происходил главный обмен: барахла на продукты – меховых горжеток и карманных часов на сало, головки лука и картошку, обручальных колец и серебряных ложек – на муку, подовые ковриги ржаного хлеба и даже яйца. В людской толчее каждый был занят своим делом, своим поиском.

Антонов, не раздумывая, влился в снующую туда-сюда массу и только теперь по-настоящему перевел дух. Пусти немцы по его следам самую умную собаку – всё, бесполезно. На другой закраине базара обнаружилась водоразборная колонка, сочащаяся тонкой струйкой воды. Только тут Антонов ощутил, как саднит в пересохшем горле и во рту. Добравшись до крана, наконец-то напился и порядком намочил с изнанки полы пиджака.