Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

и на девиц. Пара рюмок яблочного шнапса местного изготовления, немудреная закуска и ночь с обретенной подругой тютелька в тютельку укладывались в выданную вместе с увольнительной запиской сумму. Благо, белобрысый аккуратный ефрейтор медчасти абвершколы выдал каждому по три презерватива, а то бы… До сих пор унтер-офицер Антонов, как и другие русские – а их в школе было несколько, – денежного жалованья не получал. Кормили в столовой, выдавали сигареты, в выходные дни на территории школы открывался бар, где можно было выпить стакан вина или две стопки самогона – того же яблочного или сливового шнапса, что предлагали нынче в борделе по сумасшедшей цене. Стакан вина или две стопки фруктовой водки – и ни-ни более. Причем при посещении бара действовало то же правило майора Фанслау: увижу в форме – гауптвахта. А в бар майор заходил каждый раз, меняя только время.

Антонов не стал тратить оставшиеся после застолья марки на бордельную красавицу. Он вышел на улицу с намерением прогуляться. Вот и шел тенистой улицей, в которой находил уют, дышал полной грудью, не обращая внимания на время от времени налетающие смрадные облачка отработанного синтетического топлива. «Не хватает войскам фюрера натурального бензина и солярки, – подумал Антонов, – целую Румынию под себя подгребли, а не хватает…» Этим летом главный удар основная армейская армада немцев нанесла на юг, вышла к Волге, стремясь захватить Сталинград. Антонов понимал, что дело вовсе не в Сталинграде. Баку, Грозный – это нефть, много нефти. Да, нынешняя война – не былые кавалерийские сражения. Уже Хасан с Халхин-Голом и финская показали: стремительные конные лавы, лихие тачанки – вся эта удаль молодецкая теперь в прошлом. Начинается эпоха угрюмой, беспощадной, стальной битвы моторов. А вот она уже и вовсю развернулась – не на нескольких десятках или сотнях квадратных километров – на десятках и сотнях тысяч! И ни конца ей, ни края! Угрюмая, беспощадная, стальная битва. И оттого несоизмеримо более жуткая и кровавая… А может, еще и потому, что столкнулись два совершенно разных взгляда на весь человеческий прогресс и дальнейшую земную жизнь. Попы, конечно, с амвона нередко предавали большевиков-безбожников анафеме. И те не оставались в долгу – крушили церкви. И как крушили – ай да ну! Но, по сути, и те и другие призывали и призывают к одному: вперед – к счастью человеческому, к равенству, к братству всех людей! А что фашисты? Тоже златые горы обещают, но кому? Избранной нации, арийской расе. И ведь ни о каком всеобщем братстве речи не идет. Есть избранные, а есть недочеловеки. За их счет и за счет жизненного пространства, где эти недочеловеки имеют наглость проживать, арийская «раса» достигнет своего счастья…

Антонов медленно брел по уютной сентябрьской улице. Но от обуревавших его размышлений, она незаметно теряла свою уютность. Зато всё отчетливо проступала вокруг чужеродность вторжения. Антонов проводил взглядом очередной грузовик с солдатней в кузове – из луженых глоток неслась опостылевшая «Лили Марлен». И Антонов словно посмотрел на себя со стороны: а чего ты так расслабился? Теплое сентябрьское солнышко и приотпущенный на сутки поводок позволили забыть о наморднике?..

Навстречу шел мужчина, несколько постарше Антонова.

Что-то знакомое как-то сразу высветилось в его облике. Мужчина еще был далеко. Но что же тогда рождает смутную узнаваемость? Походка или вот эта характерная для некоторых привычка чуть склонять голову набок? Или движения рук с каким-то своеобразным, еле заметным выворотом локтей? Или все это вместе вкупе с сутулостью? Нет, что-то другое…

Мужчина приближался, а Антонов никак не мог, мучительно напрягая память, отыскать подсказку.

Прямо перед Антоновым, буквально в трех метрах, из дверей какого-то магазинчика выплыла, надменно задрав голову, солидная, упитанная сверх меры, богато разодетая матрона, сопровождаемая юрким, стопроцентно смахивающим на дореволюционного приказчика или его собрата времен нэпа, типчика, тащившего в обеих руках свертки и кульки. «Откуда они такие повылазили? – вяло удивился Антонов. – Дождались спасителей…» Рыхлая, свинообразная дама лишь на мгновение отвлекла его внимание. По-прежнему сверлило чувство непонятной тревоги, связанной с приближающимся прохожим. «Где я мог его видеть?..»

Прохожий почти поравнялся с вышедшей из магазина парочкой и, чуть приподняв шляпу, церемонно раскланялся. «Шляпа! Шляпа!! Конечно!!!» И Антонов вспомнил. «Сотрудник строительного отдела управления делами комендатуры Кремля!.. Его фамилия… его фамилия… Черт! Но этот жест со шляпой… Конечно! Он! Фамили… Климов! Точно! Климов! Конечно, Климов!»

И Антонов вспомнил, что именно этот Климов загадочным образом пропал в в декабре тридцать восьмого года. Жил-был себе – вдруг пропал. А точнее – незаметно смылся, прихватив все необходимое. Почему, зачем, из-за чего?.. Никто толком пояснить не мог. Жил одиноко – домочадцев не расспросишь. Соседи лишь пожимали плечами. На работе – недоумевали.

Завели уголовное дело, был объявлен розыск, поисками активно занимались и чекисты, и милиция – шутка ли – сотрудник Кремля пропал! Мелкая сошка, но…

Чем тогда закончились поиски, Антонов совершенно не был в курсе. Он с этим Климовым и общался-то в тридцать восьмом только однажды – решали некоторые хозяйственные вопросы на совещании в управделами ВЦИК. Что-то насчет организации летнего отдыха детей сотрудников. Под это выделили в Крыму госдачу, но там требовался ремонт, вот и дала партячейка поручение.

Одного взгляда оказалось достаточно: нынешний Климов не шел ни в какое сравнение с тем, четырехлетней давности. Тот, прежний – ухоженный, упитанный, любезный, но знающий себе цену номенклатурный работник. Еще бы – управление делами Кремля! Нынешний – потертый, линялый какой-то. И эта подобострастная суетливость, этот лакейский – именно лакейский! – приветственный жест со шляпой. Не прежний – важно-вальяжный. Теперь уже не смутная тревога сверлила – оглушительный звонок бил в уши. И не звонок – сирена смертельной опасности!

Климов водрузил шляпу на место и, наконец, поравнялся с Антоновым, охватывая цепким взглядом. По мгновенно округлившимся глазам, стало понятно: узнал! Климов тоже узнал его! Но для него в этом узнавании – не обычное человеческое удивление или недоумение от неожиданной встречи. В глазах у Климова мгновенно полыхнуло выражение животного ужаса.

Антонов вспомнил, как в девятнадцатом, присутствовал при расстреле беляка-офицера. Они были ровесниками – Антонов и тот молодой колчаковский поручик, схваченный, когда у него закончились патроны в карабине и опустел барабан револьвера. Он гордо вскинул подбородок, наверное, даже с какой-то театральщиной демонстрируя свое мужество и ненависть к врагам. Но, когда клацнули затворы и в лицо поручику уставились черные зрачки винтовочных стволов – тогда и мелькнуло в его глазах это мгновенное, слепящее выражение ужаса…

Еще шаг – и они разминулись. Антонов и Климов.

Антонов не ускорил и не замедлил движения, не оглянулся. Со