Будь что будет - Жан-Мишель Генассия

место в престижной школе, где у них нет перспектив, – чтобы стать военным и преуспеть на этом поприще, мало получить хорошие оценки на экзаменах, нужно еще и обладать определенным складом характера. И посоветовал Даниэлю поступать в подготовительный класс лицея Ош в Версале, который снова распахнул двери после закрытия под оккупацией, – там преподавали известные учителя. Узнав, что его приняли в Ош, Даниэль засомневался, сможет ли приспособиться к интернату, но легко привык к групповой жизни шесть дней в неделю, еде в столовой, ночам в дортуаре, тем более что в первый год после открытия приняли всего шестнадцать учеников. А значит, не было «дедов», готовых достойно встретить пополнение, и эту задачу взяли на себя бывшие выпускники колледжа Станислава и лицея Кондорсе, которые пришли снять стружку с этих сосунков, блудливых, немытых, неотесанных, напрочь пропащих, у которых гайка слабовата и не та закваска, чтобы учиться на офицера.

Даниэль, не дрогнув, проковылял по бульвару де ля Рен с завязанными глазами, признался в любви девушке на улице Паруас, триумфально принес трофей – ее носовой платочек и безропотно отжался пятьдесят раз в грязи на городском стадионе. Но когда от него потребовали, чтобы вечером он в одних трусах переплыл большой бассейн дю Трефль в Версальском парке, он взбунтовался, Нет, я не могу, я утону! Он застыл на бортике, его товарищи уже добрались до другой стороны, а он ни прыгнуть не мог, ни убежать, в ужасе закрыл глаза, к нему подошел ученик из Станислава, Ну, чего застрял? Прыгай, придурок!

Даниэль прижал кулаки к груди, его била дрожь – рассказать бы свою историю этому орущему незнакомцу, но как описать тот загадочный ступор, который испоганил ему жизнь и так часто отравлял отдых в Динаре, все эти издевки и шуточки? Где найти слова, которые передадут безумный страх, парализующее отвращение, уверенность, что он умрет, утонет, захлебнувшись, как пять месяцев назад, когда Тома вытащил его в последний момент и спас ему жизнь… Даниэль пролепетал, Я не умею плавать, я сейчас все объясню… Но тот не стал слушать и толкнул его. Даниэль рухнул спиной в бассейн, подняв тучу брызг, погрузился с головой в ледяную воду, коснулся дна, всплыл на поверхность, порядочно нахлебавшись, задохнулся, отплевался, понял, что, выпрямившись, упирается в дно, и двинулся вперед, погружаясь в ил, при каждом шаге выталкивая себя бедрами и размахивая руками, как безумный пловец, и наконец добрался до противоположной стороны. Сокурсник протянул ему руку, чтобы помочь вылезти, но один из «дедов» оттолкнул его, Пусть эта мокрая курица выбирается сама! Они скрылись из поля зрения, вновь повисла мертвая тишина, край бассейна – в метре над водой, и ухватиться не за что. И тут, окоченев от холода, он сказал себе, Я не сдамся. Я должен это сделать! И повернул обратно, к лестнице бассейна. Тысячу раз он с завистью смотрел на плавающих людей, подмечал их движения и теперь решил, Надо попробовать. Мышцы одеревенели, руки окаменели, но он наполнил легкие воздухом и поплыл хаотичным брассом – голова задрана, шея напряжена, руки движутся вразнобой, ноги отчаянно взбивают воду, – поплыл на редкость уродливо, до смешного медленно, но все же постепенно продвигался к цели, хлебнул воды раз, другой, фыркнул, большой палец ноги тронул илистое дно, руки заработали более слаженно, увереннее загребая воду, и через пять минут он коснулся лестницы.

В последнюю субботу ноября ученики шести подготовительных парижских школ собрались перед решеткой замка на ночной марш. Направление – старая военная школа Сен-Сир, разбомбленная в июле сорок пятого, из-за чего ее переместили в Коэткидан, в Бретань. Среди развалин сохранилась лишь часть гигантского памятника погибшим в Первой мировой. Четыре часа подряд они зачитывали имена четырех тысяч восьмисот сорока восьми сенсировцев, павших в сражении, – по крайней мере, те, которые можно было разобрать на изрешеченном осколками монументе. В этот вечер все собрались у костра и в полном единении пели хором песни, которые разучивали несколько недель. Два дня спустя, второго декабря, в годовщину битвы при Аустерлице, первогодкам вручили красно-голубые пилотки на церемонии, проходившей на ступенях лицейской часовни. Даниэль наконец-то стал салабоном. Вернувшись в Сен-Мор, он надел свою пилотку и вошел в гостиную, готовый принимать поздравления, но родители странно молчали – отец хмуро его разглядывал, Мадлен смотрела с непроницаемым видом, Что случилось? – спросил Даниэль, вам не нравится моя форма?

– Совсем не нравится, – ответила Мадлен. – До сих пор твое решение готовиться в Сен-Сир казалось удачным – пойти по стопам отца, служить стране… Но сегодня я поняла, что мне ненавистна сама мысль – это же просто безумие. Только что мы узнали, что вчера в Ханое погиб Стефан Делейн, старший брат Пьера. Все повторяется, армия – не кино, это кровь, это смерть, это горе. Прошу тебя, Даниэль, я не хочу, чтобы ты погиб напрасно, колонии – это не Франция, откажись, пока можно, ты способный, поступишь на другой подготовительный, в престижную школу, будешь жить спокойно.

Даниэль был готов к тому, что мать испугается, это в порядке вещей, но куда важнее было мнение отца, А ты, папа, что думаешь?

– Мама права, – сказал Шарль Янсен, – надо ее понять, война в Индокитае будет жестокой и продлится долгие годы. После выпуска из Сен-Сира тебя, несомненно, отправят туда, а там против нас не армия, там идет дьявольская партизанская война, в пекле которой – мирные жители, и война эта грязная.

На следующий день Даниэль увиделся с Мари, пересказал ей разговор с родителями и спросил ее мнение. Это все верно, и я тоже об этом думаю, сказала Мари, но я также думаю, что нельзя отказываться от мечты и что ты не создан для кабинетной работы. Спешить некуда, у тебя еще два года, чтобы принять решение, но я в любом случае на твоей стороне.

После полудня Янсены и Мари отправились к Делейнам, чтобы выразить соболезнования и поддержать в беде, и это не был визит вежливости – семьи давно и близко общались. Даниэль увидел Пьера, приехавшего из Коэткидана. Эта встреча не походила на поминки – ни слез, ни печали, ни горестных лиц, словно гибель Стефана их не тронула. Вот уже многие поколения мужчины клана Делейнов не задаются вопросом о своем будущем, объяснил Пьер, для нас армия – наша семья. Все знают, чем рискуют, и принимают это. Труднее всего женщинам, которые остаются одни, и детям, которых вообще не спрашивают, но Стефан был холост. Возможно, мы еще не осознали, что его больше нет,