Будь что будет - Жан-Мишель Генассия

полной уверток, которая отражает лишь его затруднения, но не описывает то счастье, потрясение, сердечную дрожь, охватившие его, когда он читал присланные строки, – а ведь ему следует броситься в ноги этому мальчику, моля о прощении. Эжен разорвал письмо на мелкие клочки, и оно почило в мусорной корзине. Лучше ничего не писать, ведь через несколько дней «Маяк» исчезнет, а молодой человек, скорее всего, и даже наверняка, больше не ждет ответа, который так задержался. Однако же где-то существует прекрасный автор, а издатель не имеет права пройти мимо, его долг – дать этому автору шанс. Эжен Ле Гофф откинулся на стуле, сделал глубокий вдох, к нему вернулось утраченное мужество, а вместе с ним – иллюзии, встал, надел пиджак, взял пальто и шляпу, погасил свет и вышел из кабинета, потому что решил съездить в Сен-Мор.

* * *

Оба подготовительных года в Оше Даниэль изучал не только три научных предмета по программе, но еще и французский, историю, географию, английский и испанский, коэффициент оценок за которые был меньше, а также совершенствовал свое тело, поскольку успехи в спортивных состязаниях имели решающее значение для армейской карьеры. Как и его товарищи, он каждый день пробегал двенадцать километров за два часа, метал двумя руками пятикилограммовые гири, поднимался по десятиметровому канату без помощи ног, прыгал в высоту и в длину и упражнялся на перекладине. Мадлен смирилась с выбором сына. Да и что она могла поделать? Даже если бы она умоляла его изменить решение, это ничего бы не дало. Мари ей не помогала, она заявила, что гордится призванием будущего мужа. Что до Шарля, то он не слишком расстраивался, что сын продолжает семейную традицию. Но всякий раз, когда Мадлен включала радио, чтобы послушать новости, или открывала газету, дурные известия о войне в Индокитае заставляли ее содрогаться: смерть косила молодых людей сотнями. Она терпеть не могла это патриотическое словоблудие, эти пропагандистские оды журналистов, Наши солдаты погибают не просто так, они защищают Францию. Мадлен готова была криком кричать от этой глупости. Они бездарно погибли вдали от родных и будут посмертно награждены. Вот и все. Ей даже не хотелось молиться. Она закрывала глаза, говорила себе, что плохо растила сына и наверняка что-то упустила в его воспитании, но не понимала, что именно. А сейчас уже ничего не сделаешь с этим дурачком, который кичится своей красно-голубой пилоткой и рассказывает, как гордится тем, что каждое утро отдает честь на поднятии флага.

Будь что будет.

Одно время Мадлен надеялась, что сын провалит экзамены и ему придется выбрать менее рискованную стезю, но Даниэль блестяще их сдал и с жаром объявил, Это самый счастливый день в жизни. Его иллюзии рассеялись, когда он перебрался в Коэткидан, в самое сердце Броселиандского леса, где каждый день с пасмурного неба шли проливные дожди, – в огромный лагерь площадью в несколько тысяч гектаров, где до недавнего времени содержались сотни немецких и итальянских пленных. Помещения пребывали в плачевном состоянии, десятки зданий готовы были рухнуть и шли под снос. Два курса – один набран по результатам экзаменов, второй сформирован из воинской части, всего четыреста сорок один человек – должны были приспособиться к условиям деревенской жизни. Все они заняли единственный пригодный для жизни сектор «Б» на центральной аллее, их поселили по тридцать человек в дортуары с металлическими койками, а пайки, едва теплые и невкусные, раздавались с тележек и потреблялись из уставных котелков и кружек. Наряды сыпались за любой пустяк или потому, что требовалось положить шифер на прохудившуюся крышу, расчистить полосу препятствий, постричь заросли зеленых изгородей, помыть полы, почистить туалеты, пробить водостоки и выполнить еще сотню не менее увлекательных задач.

В учебном триместре новичкам предлагались курсы английского для начинающих, даже тем, кто говорил свободно, как Даниэль, и базовые лекции о роли командира отделения во взводе. Основную часть времени приходилось терпеть начальную военную подготовку под руководством злобных прапорщиков, которые насаждали суровую безжалостную дисциплину: хождение строевым шагом и в ногу, ночные марш-броски в брезентовой накидке как единственной защите от дождя, в сапогах, оставшихся с прошлой войны, и со снаряжением весом в тридцать кило, боевые упражнения, заполнение мешков песком, установка колючей проволоки и коллективные наказания за опоздание взвода, рытье под дождем пятидесятиметровых траншей глубиной в два метра двадцать сантиметров и шириной метр пятьдесят, а кто нарушает темп, поскальзывается, задерживает отряд, ноет или отлынивает, получает пятьдесят отжиманий в слякоти, или шесть часов по стойке смирно, или две тренировочные пробежки подряд, после которых ноги не держат. Никогда еще над новобранцами так не издевались, даже над теми, у кого за плечами уже три года службы в Африке, и каждый говорил себе, сжимая зубы, Они изматывают нас, хотят отбить охоту, но надо держаться, мы здесь не развлечения ради, а чтобы закалиться. В Индокитае будет еще хуже. После первичной подготовки курсанты получали звание старшего сержанта и удостаивались разрешения выйти из лагеря в форме, чтобы прогуляться по соседней деревне, а затем группами от двух до пяти человек их распределяли в воинские части по всей стране на семь месяцев.

* * *

Жанна сидела в кресле в гостиной и с трудом пыталась читать, ей приходилось делать усилие, чтобы не отвлекаться от последнего романа Эммануэля Бова, который Мадлен превозносила до небес – подруга была потрясена внезапной смертью писателя, как если бы ушел из жизни кто-то из близких, гордилась тем, что у нее есть все произведения этого плодовитого автора, и одолжила Жанне «Ночной выезд», чтобы та непременно открыла для себя ее кумира. Несколько лет назад в Динаре Жанна уже пыталась его читать, но ей не понравилось. Сама она любила Колетт, по крайней мере ее романы, живые и увлекательные, так что, одолев сорок нудных страниц, она бросила эту тягомотину, недоумевая, что́ подруга могла найти в этой жиденькой литературе, где не происходит решительно ничего, где унылые печальные персонажи ведут серую банальную жизнь. В дверь со стороны бульвара позвонили, Кто это явился в такой час? Когда горничная передала Жанне визитку Эжена Ле Гоффа, сказав, что гость дожидается на крыльце, та ответила, что ей ничего не нужно и он может уходить, Но месье желает говорить не с вами, а с Тома! Жанна вскочила, недоверчиво изучила визитку с маяком и приложила руку к груди, потому что сердце отчаянно забилось, Проводите его ко мне.

Эжену потребовалось совсем немного времени, чтобы очаровать Жанну. Ей не мог не понравиться господин с сединой