Дорога радости и слез - Донна Эверхарт

Лейси вручила мне леденец, а сама взяла инструмент – осторожно, словно у нее в руках оказалась бабочка. Как только в ее руках оказалось тот единственный предмет, с помощью которого она могла раскрыться и выразить то, что у нее на душе, сестра мгновенно преобразилась. Словно распахнули дверь старой комнаты, долго простоявшей взаперти, или после долгих месяцев дождливой погоды отдернули занавески, чтобы впустить долгожданные солнечные лучи. Сколько раз Лейси играла на воображаемой скрипке, а теперь в ее руках оказалась настоящая. Сестра провела смычком, подтянула струны, настраивая скрипку. Никто из нас не знал, как она научилась это делать. Склонив голову, она вслушивалась в звуки струн, по мере того как ее пальцы плясали по грифу, легонько их пощипывая. Затем сестра заиграла «О, Благодать», и магазин наполнился звуками скрипки, столь чистыми, словно свежий снег или аромат нарциссов, распустившихся после долгой студеной зимы.

Лейси закрыла глаза и все играла, слегка покачиваясь, полностью отдав себя музыке. Когда сестра закончила, она еще несколько секунд держала скрипку у подбородка, а ее горло все двигалось и двигалось, оттого что Лейси постоянно сглатывала. Наконец, сестра отняла от себя скрипку и опустила себе на руки, словно ребенка. Чета Джонсонов и Хейзел Мур не могли оторвать от Лейси потрясенных изумленных взглядов.

– Ну и ну. Пожалуй, я никогда прежде не слыхал, чтоб кто-нибудь так здорово играл «О, Благодать». Ну и талантище!

Папа и мама выглядели очень гордыми. Я уже давно не видела их такими счастливыми. Они снова поблагодарили чету Джонсонов и Хейзел Мур.

– Нам пора, – наконец, сказал папа.

– И куда вы поедете? – спросил мистер Джонсон.

– Думаю, дальше на юг, – ответил папа.

– Тогда желаю вам удачи. Будете в наших краях – заглядывайте. Всегда будем рады послушать мисс Лейси.

Папа, держа в руках набитую провизией коробку, направился к грузовику. Лейси протиснулась в кабину, прижимая к себе драгоценную скрипку. Когда мы тронулись в путь, мы еще некоторое время сидели обернувшись к заднему стеклу и махали руками нашим благодетелям. Папа воспринял случившееся как ошеломительный успех. Он несказанно приободрился и принялся рассуждать о том, что нам следует давать концерты при всякой возможности, мол, мы так талантливы, что все нас будут умолять выступить на бис. Его выбор слов показался мне не вполне уместным. Папа держал себя уверенно, как когда-то в Стамперс-Крик. Чего он только не принялся обещать маме.

– Теперь дело пойдет на лад. Сама увидишь, скоро у нас заведутся деньги. Я считаю, что первым делом надо будет купить девочкам какую-нибудь обувь. А потом вернемся с деньгами в Стамперс-Крик, и уж тогда отстроимся честь по чести.

Ну что на это могла ответить мама? Ей очень хотелось дать нам то, в чем мы нуждались, но папин план, судя по всему, показался ей не очень реалистичным. Лично мне – так уж точно. Ведь чем мы, по сути дела, занимались? Побирались как нищие. Всякий раз, когда мы останавливались и папа объявлял, что мы будем выступать, мамин голос, некогда такой сильный и прекрасный, звучал все слабее – бледное подобие того, что было раньше. Казалось, мамина душа блекнет и тает – совсем как наши запасы еды. Мы катались взад-вперед по одному и тому же участку шоссе. Папе всегда удавалось каким-то чудесным образом заполучить за наше пение достаточно денег, чтобы купить бензин. Мы побывали в таких городках, как Биг-Крик, Мерри-Маунтин, Такер-Бранч. Потом настал черед Стоуни-Крик, Бонниз-Пик и Литтл-Топ. Однажды мы остановились на ночлег возле хибары, напоминавшей заброшенный сарай для сушки табака, из которой вдруг вышел старик с дробовиком.

– А ну живо убирайтесь с моего участка! – Заорал на нас. – Бродяги вонючие!

Он пальнул в воздух, и мы услышали, как некоторые из дробинок попали в близлежащие деревья. Когда папа попытался с ним заговорить, дед снова пальнул, и нам пришлось уносить ноги. В тот вечер, когда мы улеглись спать, мама начала плакать и никак не могла остановиться. Мы держались из последних сил, и у меня создалось впечатление, что теперь у нас никогда не будет денег – ни на еду, ни на обувь, ни уж тем более на приличную одежду. Почему я так считала? Да потому, что мы оказались в порочном круге, который нам было никак не разорвать. Мы постоянно пели, а те гроши, которые за это получали, папа тут же тратил на бензин и скудную провизию. Такое впечатление, будто он не замечал, что люди порой избегают на нас смотреть. Он не обращал внимания на то, что мама угасала, а Лейси сделалась прилипчивой, как банный лист, и едва отпускала меня справить нужду.

Однажды мы добрались до перекрестка, который уже несколько раз до этого проезжали. Папа свернул и минут через десять остановился на обочине. Пришло время готовиться ко сну. Не говоря ни слова, я выбралась из тесной кабины. Несмотря на холод, снаружи мне стало легче. Здесь было свежее и легче дышать. Папа, выйдя из машины, принялся разминаться, а мама застыла, оглядываясь по сторонам, будто бы силясь сообразить, где ей будет удобнее расположиться. Лейси присела на ступеньку грузовика и принялась играть, словно наверстывая упущенное время. Папа остановил грузовик неподалеку от леса, куда я и направилась, чтобы набрать хвороста и воды. Меня все чаще и чаще посещала мысль, что такая жизнь мало чем отличается от той, что мы бы вели, оставшись в Стамперс-Крик.

После того как я принесла дрова и воду, я спросила маму:

– Можно я тут похожу поброжу? – Мне не хотелось упускать возможность некоторое время побыть одной.

– Только не уходи далеко. Уже темнеет.

Вскоре я потеряла родню с грузовиком из виду. Я держалась поближе к речке, решив, что она вполне может служить мне ориентиром. Чем дальше я заходила, тем тише становилось. Вдруг послышался какой-то шум – сперва негромкий, а потом, по мере того как я шла, он делался все громче и громче. Порой я останавливалась и начинала вслушиваться. Я не сомневалась – это водопад. Мне стало интересно, удастся ли мне его отыскать, прежде чем меня хватится мама. Я пошла быстрее, радуясь тому, что тут не было снега, а землю покрывал слой опавших листьев, отчего было мягко идти. Звук становился все громче, пока не превратился в знакомый рев, к которому я привыкла еще дома. Вскоре сквозь деревья я разглядела скалистые выступы. Через несколько секунд я оказалась на лужайке у пруда, в который низвергался водопад с высоты десяти-двенадцати метров.

Я не могла понять, что происходит. На