Благовест - Алиса Клима

Но как хорошо было сейчас в этой фантомной действительности! Как секретный сад, где всегда светило солнце, вымысел предрекал лишь любовь и счастье. Вера имела право на секретный сад в своем маленьком истерзанном сердце.

Неожиданно в барак вошел Ларионов. Он остановился у входа, и они встретились глазами. Ларионов не понимал, что творится с Верой: лицо ее было таким нежным и мягким, а глаза излучали тайный свет любви.

Он прошел к вагонке. Вера словно очнулась ото сна. Она сконфузилась, все еще держа в руке письмо Киры.

Ларионов присел рядом.

– Дома все хорошо? – тихо спросил он, все еще обдумывая чувства, которые прочел на ее лице.

– Кира вышла замуж! – радостно сказала Вера, утирая вновь проступившие слезы.

Она хотела сокрушить барак, сжечь его снова дотла; бежать изо всех сил из этого чудовищного, поганого места.

Вера резко повернулась к Ларионову.

– Ведь счастье возможно?! – вдруг почти вскрикнула она. – Кира ведь сможет? Ведь правда сможет?

– Верочка… – Ларионов сглотнул ком в горле, испытывая неудержимую нужду обнять и приголубить Веру.

– Нет, вы же верите? – Она смотрела ему в глаза, требуя присяги.

– Конечно, верю, – тихо ответил он и взял ее за руку.

– Кира вышла замуж за вашего посыльного, – промолвила Вера. – Почему-то женщин в нашей семье жизнь всегда сталкивает с людьми в погонах…

– Вера! – не выдержал Ларионов. – Ты ведь знаешь, что это неважно…

– Что неважно?

– В погонах я или нет, – промолвил он горестно.

Вера выпростала руку из его горячих ладоней, но не резко, а с нежностью и чуть виновато.

– Теперь это неважно для меня, – сказала она. – Но для вас будет важно всегда.

Ларионов смиренно взглянул на Веру. Он подумал, что она так хорошо знала что-то истинное и глубокое о людях и о нем.

– Что Корабельников? – спросила она, понимая необходимость ухода от прежней темы.

Ларионов пожал плечами и вздохнул:

– Я дал ему комнатку, где останавливался Красин. Он должен немного поспать и прийти в себя. Где Курочкина?

– Не знаю. Наверное, где-то в наряде. Не беспокойтесь, я поговорю. Гриша в бараке-SOS.

– Я хотел помочь, – улыбнулся Ларионов.

– Я чувствую запах зимы, – промолвила Вера. – Скоро год, как я тут. Встреча в октябре…

Ларионов поднялся с нар и смотрел на нее сверху вниз, держа руки в карманах галифе.

– И скоро спектакль. – Теперь он решил увести ее от грустных мыслей. – Пойду с Федосьей поговорю, – вздохнул Ларионов, поправляя гимнастерку. – Надо срочно выводить динозавров. Дело нешуточное.

Вера смотрела на него немного устало, но благодарно. Он уже давно заметил в ней какое-то смирение. Но не предполагал, что Вера ежедневно приучает себя к их скорому расставанию. Она готовилась. Получалось плохо. Периодически срывалась и плакала в одиночестве. Потом снова начинала приучать себя к этой мысли.

Ларионов видел, что смирение Веры лишено покоя. Это было смирение протестное, волевое, как и все в ней. Все было начинено каким-то нервом. Она нуждалась в свободе. Он и в себе чувствовал те же устремления.

– Идите же, – не выдержала Вера.

– Слушаюсь, – улыбнулся Ларионов и направился к выходу.

В голове Веры тут же снова пробудился вальс на полу бальной залы из двадцати пород дерева… где-то там, в разграбленной усадьбе, в неслучившейся разгромленной судьбе ее народа.

День клонился к вечеру, а Вера все сидела на вагонке. Федосья забежала в барак и сетовала, что с выведением вшей все будет обстоять ужасно: средств не хватало, а доставка могла затянуться, что означало опасность вспышки эпидемии сыпного тифа.

В народе не напрасно бытовала мудрость, что «вши любят голодных и грязных, а глисты – сытых». В лагпункте Ларионова разрешалась свободная помывка заключенных. Несмотря на общие дурные условия, баня и помывка были налажены с учетом минимальных человеческих потребностей. Во многих лагерях помывку вообще превратили в пытку. Людей долго держали в очереди на морозе, запирали толпой в грязные и душные бани без достаточного количества воды. Для монахинь и религиозных женщин, коих было непросто подвергнуть процедурам публичного омовения, помывка оборачивалась настоящим насилием над волей. Отшельниц порой приходилось буквально силой грузить на подводу и тащить в лагерное чистилище.

Ларионов обязал Балаян-Загурскую заталкивать их в «цех» и лично курировать ход специальной гигиенической операции. И та, покрикивая «ну-ка!» всякий раз, когда кто-то пытался саботировать, ласково подвергала игумений зоны благонамеренной инквизиции.

Вши распространялись главным образом из-за заключенных, поступавших из тюрем и с этапов. Ларионов объявил строгий выговор санчасти и долго ругал Сашку за то, что та не проверила должным образом прибывших новичков, а потом приказал отправить ее на три дня в ШИЗО. Это была необходимая в воспитательных целях жестокость: сыпняк обычно уносил не менее одной десятой людей.

Большинство мужчин в лагере брились лагерным брадобреем наголо; выбривали волосы также под мышками и на лобках. Служащие лагерной администрации проводили аналогичные с зэками процедуры по выбриванию волос на теле, но шевелюры не трогали. Головы мужчины администрации брить не могли и не желали, чтобы отличаться внешне от зэков. Это был скорее психологический фактор – показатель иерархии.

По длине волос женщин можно было вполне судить об отсиженных сроках. Коротко остриженные волосы обычно указывали на срок больше года: устав бороться со вшами, женщины просили постричь их покороче.

Лагерные придурки мылись чаще. У них водилось мыло – несметное богатство для тюрем и лагерей, а у некоторых даже добротные мочала. Таким нередко удавалось сохранить длину волос.

Иные женщины уставали ухаживать за шевелюрой, ибо было слишком много других сложностей: тяготы, болезни, голод, унижения, изнасилования «блатарями» или мужчинами из администрации[43], распространение венерических заболеваний.

Любыми методами молодые женщины старались извести волосы под мышками, на лобках и даже на лодыжках, иногда опаляя их горящей корой или лучинами.

Однако помимо зуда самым страшным последствием педикулеза был все-таки сыпной тиф. В лагерях, где руководство не обеспечивало регулярные санитарные проверки и помывки заключенных, за несколько месяцев сыпняк уносил тысячи жизней[44].

Ларионов был напуган такой перспективой. Знал еще по военной службе[45], что эпидемия сыпного тифа была настоящей катастрофой.

Так что он собрал администрацию, чтобы выработать срочные меры по предотвращению надвигающейся беды. Самым главным делом было устранение источника сыпняка – вшей.

Федосья сетовала, что пока средств дезинфекции не хватает, меры начнут применяться к мамкам с детьми, женщинам и старикам, а в последнюю очередь – к мужикам.

– Но как же нам помочь? – опечалилась Вера таким прогнозам.

Федосья запыхтела