Благовест - Алиса Клима

Леонида ждали на ужин, и Кира была уверена, что он сделает предложение руки и сердца. Степанида с утра привезла с Дорогомиловского рынка, который считала лучшим в Москве, что смогла купить на скромный бюджет, и готовилась особенно тщательно.

Кира выросла на глазах, и Степанида мечтала выдать ее замуж, чтобы та не повторила одинокой участи самой Степаниды. Служение Степаниды семье Александровых при этом было столь естественным и желанным, что она чувствовала себя счастливой одним этим служением. Ей казалось, что любой приготовленный ее руками пирог способен передать человеку больше любви, чем множество сказанных прелестных слов об этом чувстве.

Алина Аркадьевна повторяла арии, без которых не обходился ни один ужин в доме. Ей казалось, что сохранность традиций помогает поддерживать связь с порушенной семьей: с ушедшими из жизни родителями, Дмитрием Анатольевичем и Алешей и даже с запертой в ИТЛ Верой.

Кира одевалась к ужину в комнате, где они жили с Алиной Аркадьевной. Она рассматривала себя в зеркале и вдруг расплакалась. Зажимала рот и пыталась остановить слезы. Но что-то внутри вдруг прорвалось уже наружу, и она затряслась от рыданий, уткнувшись в подушку. Нестерпимую боль порождало осознание, что благоразумие не давало по-настоящему испытывать жизнь.

Со дня прихода Левчука с вестями и подарками Кира не могла отделаться от мысли, что Вера нашла мужчину и живет в лагере жизнью свободной женщины, тогда как она, Кира, будучи на воле, жила жизнью «синего чулка».

Краснопольский, которого все прочили ей в мужья, был совершенно Кире не нужен.

Прежде казалось, что она не способна ни на порывы, ни на эмоции Веры. Та всегда раздражала Киру излишней чувственностью и непосредственностью. Веры было слишком много!

Но теперь, спустя год жизни без сестры, Кира не только ощущала потребность в ее обществе, но и поняла, почему эта потребность возникла. Без нее Кира стала скучна самой себе. Ей было нестерпимо одиноко и пусто с собой. Эти мысли до того ее вымотали, что она безутешно плакала, стараясь найти хоть какую-нибудь зацепку в выученной тоскливой самодостаточности. В самом этом слове сквозили признаки ретроспективы жизни, косности и, стало быть, старости. Ведь какая пропасть, оказывается, пролегала между самодостаточностью и радостью бытия!

Кира все же смогла через некоторое время успокоиться и привести себя в порядок. В гостиной уже накрыли стол, оставалось полчаса до прихода Леонида.

Алина Аркадьевна воодушевленно давала указания Степаниде. В дверях показалась Ясюнинская. Немного позже пришли приглашенные Тамара Франковна с мужем Виталием и Зоя Макаровна с Иванкой и «магазином». Долго толкались в прихожей, смеялись и галдели.

Алина Аркадьевна заметила, что лицо Киры было отекшим и розовым, чего никогда не бывало. Она схватилась за камею на груди, словно увидела «тень отца Гамлета».

– Кирочка, да что ж это такое? Пришли какие-то вести от Веры?! – заволновалась мать.

Кира вдруг вскочила из-за стола, словно ее упрекнули в чем-то страшном.

– Вера, Вера, Вера! – вскричала она; щеки ее полыхали. – Везде Вера! Всегда Вера! А я? Вы хоть раз спросили, что чувствую я?! Кира умна и мила… Кира благоразумна и хозяйственна… И что мне со всего этого? Что?! Я никому не нужна! – Кира выбежала из гостиной в ванную и заперлась там.

Алина Аркадьевна застыла, все еще держа камею в кулаке у груди, словно пронзенная автоматной очередью.

– Что у вас тут?! – забасила Зоя Макаровна, вальяжно входя в комнату. – Мир, похоже, сошел с ума – Кира бегает по дому… Я не видела ее такою лет с пяти!

Алина Аркадьевна с удрученным видом обняла Зою Макаровну, затем Иванку и всех остальных.

– Это все волнение в предвкушении ужина с женихом! – защебетала Тамара Франковна. – Витюша, идем к нам…

Ясюнинская ничего не сказала и направилась к ванной комнате.

– Кровь, – засмеялась Зоя Макаровна, плюхаясь в кресло и показывая знаком Иванке, что пора открывать «магазин». – Я все думала, когда же ваши с Митей гены проявятся и у Киры.

Алина Аркадьевна прослезилась и махнула рукой. Муж Тамары Франковны уютно примостился на диване и взялся за газету. Будучи театральным критиком, он обычно не участвовал в разговорах, сберегая силы для разгромных рецензий.

– Какие гены? – промокая уголки глаз платком, сипло шептала Алина Аркадьевна. – Почему, скажите на милость, эти гены взыграли за пять минут до начала ужина с гостями и ее женихом?

– Ха! Так в том и гены. Вы всегда проявляетесь там, где меньше всего этого ждут.

– Мне надо к ней! – порывалась встать Алина Аркадьевна, но Зоя Макаровна ухватила ее руку.

– Оставь! Ксюша справится. Тебе ли не знать, что родители для детей – что навоз для растений? Наше дело – поднять их, а их дело – цвести…

– Перезрела, одним словом, – бросила Степанида, водружая на стол пирог с капустой, от которого шли тепло и аромат домашней сдобы и хорошей жизни.

– Что? – уставилась на нее Алина Аркадьевна, а Виталий оторвался на миг от газеты.

– Пирог, говорю, перезрел в шкафу, – спокойно промолвила Степанида и устремилась в кухню.

Кира все-таки впустила Ясюнинскую. Она сидела на краю кювеза и молчала. Лицо ее было совсем заплакано.

–Ну что, дружок?– Ясюнинская хлопнула ее легонько по плечу и притулилась к ней.– «Найди слова для своей печали, и ты полюбишь ее»[40].

– Я глупая и бесполезная, – промолвила Кира.

– Ты гораздо больше похожа на свою мать и Веру, чем думала прежде, – улыбнулась Ясюнинская. – Я знаю, что в своих печалях ты найдешь путь. Мы все его ищем: всю жизнь, каждый день, в каждом вдохе…

– Я думала, что нашла путь, что он правильный. Но мой путь только опустошает…

Ясюнинская обняла Киру:

– Так и пусть! Значит, будет новый… Меняй пути хоть тысячу раз. Этот мир слишком долго существует, а мы слишком самонадеянны в заключениях о собственной правоте в течение жизни…

Кира смотрела долго на Ясюнинскую, словно что-то обдумывая. Лицо ее исполнилось покоем, привычным достоинством. Но исчезла маска непоколебимости. Непоколебимость перешла в душу, покинув лицо. Она точно понимала теперь, что уверенной быть нужно в самой жизни, а не в убеждениях. Что убеждения эти, кроме голоса совести, являются для людей тяжким грузом, ограничивающим свободу движения в мире, где бесконечные варианты судьбы могли и обмануть любое из убеждений, и предать, и вознаградить человека за честное доверие.

Кира поднялась, услышав звонок в дверь. Они с Ясюнинской вышли в прихожую, где Степанида уже встречала Леонида.

Леонид Калугин был ничем не приметный, но располагающий всем своим видом молодой человек с умными, покорными серыми глазами и средне-русыми послушными волосами. Он оказался