Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

в наиболее сложный и опасный момент своей истории оказались абсолютно беззащитными. Этому также посвящен отдельный раздел настоящей главы. Именно на основе Веймарского опыта при создании ФРГ особое значение придавали «обороноспособной» демократии. И наконец, Веймарская республика имела беспрецедентно блистательный культурный, духовный фон, находившийся в совершенном диссонансе с убогой политической реальностью. По своему культурному значению Веймарский период – одна из самых ярких страниц в развитии духовной культуры не только Германии, но и всей Европы, мира. Интерпретации этого обстоятельства и влиянию сферы культуры на политическую судьбу первой немецкой республики и посвящен последний раздел главы.

В немецкой, отечественной и зарубежной историографии существует значительное количество исследований о ключевых проблемах немецкой межвоенной истории, и у автора нет намерения ознакомить читателя с содержанием споров историков об этих событиях. Моя цель – показать обстоятельства, объективно сыгравшие на руку националистической правой, которая и поднялась благодаря этим обстоятельствам. Я и не пытался фронтально рассмотреть ключевые события истории Веймарской республики, детально изученные историками, и поэтому обстоятельства краха монархии, созыва Учредительного собрания и его работы, систематическое рассмотрение Веймарской конституции, борьбы вокруг Версальских решений, Капповского путча, причин и следствий оккупации Рура 1923 г., инфляции, плана Дауэса, последствий смерти Эберта и избрания президентом Гинденбурга, анализ Локарнского договора и его последствий, кампании по безвозмездной конфискации имущества бывших владетельных князей, вступления Германии в Лигу Наций, проблем «черного рейхсвера», последствий временной стабилизации 1924–1929 гг., создания правительства «большой коалиции» Германа Мюллера, значения ст. 48 Конституции и неосмотрительное использование ее Гинденбургом и другие крупные вопросы истории Веймарской республики рассматриваются автором только по мере потребности раскрытия основной темы работы. Рассмотрение названных проблем может составить объект крупной монографии, да и было бы глупо считать, что можно походя сделать действительно что-то новое в рассмотрении этого хорошо изученного периода немецкой истории.

2.1. «Странности» Ноябрьской революции

Les révolutions changent tout sauf le cœur humain.

B. Pascale[382]

Революция может устранить личный деспотизм, подавление и эксплуатацию, но она никогда не приводила к изменению образа мышления. Только что возникают новые предрассудки, которые заменяют инертной толпе старые.

Иммануил Кант в 1784 г.[383]

Простые немцы надеялись, что революция сметет виновников поражения 1918 г. Но наша революция оставила в покое и блеске их величия всех прежних идолов, кроме тех, которые удрали за границу.

Максимилиан Харден[384]

Профессор историк Эрих Маркс (Marcks, 1861–1938) назвал эпоху Бисмарка «самой заметной вершиной в истории взлетов и падений Германии», а события 1918 г. – «низвержением с сияющих высот в глубочайшую пропасть»[385]. В самом деле, Ноябрьская революция оставила у немцев глубокий травматический синдром. Нацизм поднялся во многом вследствие этого синдрома. Английский историк Рудольф Бинион по праву утверждал, что самым ключевым политическим впечатлением (Schlüsselerlebnis) Гитлера был крах Германии в ноябре 1918 г.[386]

Травматическое сознание, сложившееся в Ноябрьскую революцию, было столь сильно, что российский эмигрант первой волны, известный беллетрист Марк Алданов отмечал, что, если бы война, вызвавшая германскую революцию, продолжалась, Германия наверняка погибла бы. Но у немцев война кончилась в первый же день революции – в этом и заключается огромная разница между русской трагедией и германской бедой[387]. Как уже указывалось выше, накануне поражение по предложению Людендорфа кайзер разрешил формировать правительство, ответственное перед рейхстагом – мирная демократическая трансформация власти прошла успешно, и не было никакого сомнения в том, что именно этого и хотели большинство немцев. Немцы были глубоко расстроены внезапным поражением, в целом, их мало заботила политика, им хотелось порядка, спокойствия, законности и неприкосновенности собственности. Это законопослушное большинство удивительным образом ухитрялось устраивать свою жизнь, не обращая внимания на бандитов, пользовавшихся смутным временем, анархические отряды матросни или вооруженные группы разных политических партий, рыскавших повсюду на своих грузовиках. Пруссия была знаменита своим общественным порядком, ее жители никогда не подвергались уличному насилию, и теперь обычные немцы стремились просто игнорировать беспорядки, продолжая заниматься своим делом. С одной стороны, это заслуживало восхищения, а с другой стороны, отсутствие политического интереса было опасно для строительства демократического государства. Пройдет несколько лет, и те же немцы будут закрывать глаза на то, что нацисты и коммунисты убивают друг друга на улицах, а потом, уже во времена Гитлера, на преследования своих соседей[388].

Передача власти Максом Баденским лидеру СДПГ Фридриху Эберту означала «бархатную революцию», которая, однако, не удовлетворила политически активную часть населения Германии. Эберт пытался всячески ублажать политических активистов, Советы, планируя, что вскоре соберет Учредительное собрание. Между тем в Германии в течение 10 дней после начала революции отреклось от престола 25 монархов. Общее течение событий в дни Ноябрьской революции общеизвестно и многократно описано, но в силу их неоднозначности, следует обратиться к некоторым узловым проблемам этой революции, исходя из интересов раскрытия общественных и исторических условий складывания национальных мифов.

Роль армии

В условиях завершения войны одной из главных сил революции по логике вещей должна была стать армия. Однако в заключительной стадии войны немецкие фронтовые части до конца остались верны присяге, до конца сохранили высокие боевые качества, верность присяге и лояльность по отношению к командованию и правительству. Случаи приверженности как правому радикализму, так и революции в армии в ноябрьские дни были редки. После роспуска армии в начале декабря 1918 г. большинство офицеров потеряли всякий вес в армии, но и посторонние силы также не имели никаких шансов на успех в среде фронтовиков: ни вновь избранные в Берлине Советы рабочих и крестьянских депутатов, ни спартаковцы не смогли там укрепиться. Фронтовые части с начала 1919 г. сами начали организовываться в добровольческие корпуса (так называемые фрайкоры – Freikorps), отряды самообороны, почти всегда во главе этих формирований стояли бывшие офицеры. Добровольцы всегда выступали с позиций непримиримой борьбы с большевизмом. Следует иметь в виду, что размах добровольческого движения был очень значителен, но сами по себе фрайкоры были сравнительно небольшими военными формированиями, общее число которых достигало 2000 в 1918–1921 гг. Главной особенностью фрайкоров было отсутствие строгого подчинения крупным войсковым соединениям[389].

На выборах 19 января 1919 г. в Учредительное собрание фрайкоры выступили как гаранты общественной безопасности: перед избирательными участками была выставлена охрана в стальных касках с оружием. По Берлину разъезжали автомобили с вооруженными добровольцами, некоторые кварталы столицы по причине скопления фрайкоровцев напоминали военный лагерь.

Главной отличительной чертой фрайкоров была чрезвычайная жесткость – люди, которые провели четыре года на войне, совершенно иначе относились к ценности жизни – на войне