Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

основоположниц современной теории демократического социализма. Но ни Люксембург, ни Карл Либкнехт не были истинными революционными вождями, они не обладали истинной харизмой, подобно Ленину, который в любых условиях отстаивал собственную точку зрения, ради нее готов был на раскол партии. Среди спартаковцев преобладал тип безоглядного фанатика революции во что бы то ни стало, в области теории эти люди охотно слушали, что им внушала Роза, а на практике они гнули свою линию. Люксембург предпочла остаться с этими людьми до конца, за что и поплатилась жизнью. Обращение в 1921 г. тогдашнего председателя КПГ Пауля Леви к Ленину по поводу ошибочности путчистского курса коммунистов привело лишь к исключению Леви из КПГ. Вплоть до роспуска Коминтерна КПГ была одной из самых дисциплинированных его секций.

Таким образом, в левом политическом спектре Веймарской республики сложилась изначально патовая ситуация: СДПГ, с одной стороны, формально являлась классовой партией, с другой стороны, единственной опорой демократии, с третьей стороны, закосневшая в марксистском догматизме СДПГ противопоставляла себя буржуазной демократии. Социал-демократы не были искренне и до конца на стороне республики, а коммунисты искренне и до конца ставили себя вне республики. Если учесть, что в правом спектре у республики не было вовсе поддержки, а буржуазная левая была крайне незначительна, то Веймарская демократия повисала в воздухе.

Что касается Баварской республики, то ее опыт с авантюризмом анархистов в руководстве, взятием и расстрелом заложников, восстановлением против себя крестьян навсегда отвратили баварцев от левой политики. Не случайно Бавария в годы Веймарской республики сделалась оплотом правых сил и именно здесь впервые дала о себе знать коричневая чума. Начавшись бессмысленным убийством Курта Эйснера, она была совершенно бессмысленным мятежом части баварского пролетариата совместно с еврейскими анархистскими элементами против прочной монархической традиции католической аграрной земли.

Названные проблемы делают Ноябрьскую революцию не конструктивным началом первой немецкой республики, а «несчастным случаем» в истории немецкой государственности, который стал политическим воплощением поражения в войне и никакой практической пользы в истинном реформировании устаревших структур вильгельмовского рейха не принес. Не потому, что немецкая политическая культура была не подходящей для демократии, а по той причине, что их к демократии принудили… Французский публицист Жан-Франсуа Равель справедливо отмечал, что «самым унизительным видом поражения является культурное поражение. Это единственное поражение, которое никогда нельзя забыть, потому что вину за него нельзя свалить на невезение или на варварство врага. Оно влечет за собой не только признание собственной слабости, но и унижение от необходимости спасать себя, учась у победителя, которому приходится подражать, одновременно ненавидя его»[409]. Именно по этой причине никаких внутренних перемен в немецком обществе не произошло, поэтому в историографии время от времени поднимается вопрос: а была ли революция на самом деле? В одном смысле нужно твердо считать, что революция была, – в том, что она сильно повлияла на консолидацию националистической правой, к этому вопросу мы еще обратимся.

2.2. Роль Версальских установлений

Горе тому руководителю, чьи аргументы в конце войны не столь убедительны, как в ее начале.

О. фон Бисмарк

Ничто не возмущает так, как несправедливость, все другие беды против нее – ничто.

Иммануил Кант

Историка, как правило, отделяет от событий и условий, о которых он пишет, некоторая дистанция. Этот факт позволяет ему размышлять отвлеченно и видеть предмет своего повествования в широкой перспективе. Но он лишен практического взгляда на вещи, присущего тем, кто находится в гуще событий. Безусловно, непосредственные участники происшествий размышляют; но было бы ошибкой полагать, что целью их размышлений является приближение к взвешенной оценке фактов. Человека, находящегося перед лицом возможной смерти, опалы, серьезных имущественных потерь, не просто убедить встать на точку зрения его врага. Также едва ли он предастся назидательным раздумьям о бренности и несовершенстве человеческого бытия. Ему требуется уверенность, которая придаст ему возможность действовать эффективно, и очень во многих случаях он черпает эту уверенность в твердом убеждении: его дело справедливо, и он может не сомневаться в победе. Разумеется, в поисках основы для такой уверенности он может впасть в заблуждение относительно объективной природы сложившихся обстоятельств. Но это не делает его параноиком. В определённом смысле его видение ситуации более «реалистично», нежели рассуждения ex post facto (задним числом) кабинетного ученого.

Генри Тюдор[410]

Суть требований Антанты к Германии

Шок от поражения в Первой мировой войне для большинства немцев был велик по той причине, что логика поражения Германии не была понятна никому в мире, не только немцам. В принципе немцы понимали, что рейхсвер отступает, однако он отступал в полном порядке, немецкая армия не была разбита и она была достойна лучшей участи, которая была уготована рейхсверу и Германии в Версале. На несправедливость по отношению к рейхсверу, выдержавшему тяжелейшие испытания, накладывалось весьма существенное обстоятельство, связанное с Версальским договором. Это обстоятельство заключается в том, что он не соответствовал условиям Компьенского перемирия, на которых германское командование согласилось завершить войну, – получалось, что немцев просто надули как надувают в базарный день незадачливого покупателя, подменив ему первоначально показанный товар другим, ни на что не годным.

Суть дела заключалась в том, что после обмена нотами с Германией, Вильсон предложил 5 декабря Германии перемирие на основе «14 пунктов», ограниченное только двумя условиями: свобода морей и компенсация военного ущерба – именно на этих условиях Германия согласилась сложить оружие. В этот момент немцы не знали, что французские и британские лидеры высказали свое сомнение и возражения плану Вильсона – эти возражения американский представитель полковник Хауз зафиксировал в форме «Комментария», который не был показан германцам, а он лишал все вильсоновские пункты преимуществ, привлекших Германию и Австрию. В сущности, «Комментарий» предварял все черты Версальской системы. Ещё более знаменательным было то, что «Комментарий» исходил из германской вины за войну, а также предусматривал «призы» победителям и «наказание» виновных, что «14 пунктов» категорически исключали. В этом отношении вильсоновские «14 пунктов» были не менее радикальны, чем ленинский «Декрет о мире».

Вильсон во время переговоров с немецкой стороной в октябре ожесточился против нее и принял «Комментарий», не сделав о нём даже намёка германцам. Второй провал – организационный и он превратил Версальскую систему в катастрофу: дело в том, что мирной конференции не придали какой-либо структуры, она протекала спонтанно, приобретая собственную инерцию, антигерманскую по направленности. В конечном счете всё, что немцам удалось вытянуть из враждебно настроенных Вильсона и Клемансо, был плебисцит о Верхней Силезии… Лансинг писал