Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов

Он долго думал о Фаусте, о том, смог бы он, Матюшенский, продать душу, и пришёл к горестному выводу: смог бы! Да уже продал! Не за молодость, за популярность продал. За тех же «Амурских волков». Что, не понимал, кто проплатил их постановку в театре? Отлично понимал. Насмешник Чудаков не воспользовался своей известностью, предпочёл уйти, чтобы не продаваться новой власти, а серьёзный Матюшенский из-за одной статейки вынужден был кланяться и красным, и белым. И вот докланялся! Высоко хотел взлететь и упал – ниже некуда!

Через день в камеру вошёл надзиратель, толстый усатый, с кошёлкой в руках.

– Матюшенский! – выкрикнул он и вручил Александру Ивановичу кошёлку, в которой оказались те самые пирожки с картошкой и бутылка молока.

– Откуда?! – удивился тот.

– Жена твоя передала. – Надзиратель ухмыльнулся, глаза замаслились. – Оченно уважительная женщина! Пирожки сама пекла, они ишшо тёплые, я попробовал. Вкуснятина-а-а!

Матюшенский испытал восторг, чего давненько не испытывал.

Жена приехала! И конечно же с Ирочкой! Ах, Нина, Нина, верная подруга! Наверняка побежит за него хлопотать. Толку, разумеется, не будет, но до чего приятно! Где же она устроилась, если даже пирогов напекла? Ах, да, у неё тут какая-то родня!

К Матюшенскому подтянулся Граф с физиономией Мефистофеля:

– Чем это, сударь, вас потчуют?

Александр Иванович выложил горку пирожков на стол:

– Угощайтесь.

Себе взял парочку и молоко, остальное расхватали соседи по камере. Потребовали у надзирателя кипятку, заварили густой чай «чифир». Граф попросил у Матюшенского молока – заправить «чифир». Пил и смаковал:

– Прямо файф о-клок[41], джентльмены. Файф о-клок!

«Джентльмены» не знали, что такое Five o'clock tea, но дружно кивали, подтверждая. Александр Иванович удивлялся, откуда у «медвежатника» манеры английского денди, но ему стало весело от этого представления, и он заснул с лёгким сердцем.

Ему приснилось, что Графа освобождают. Тот, прощаясь, пожал всем руку, а Матюшенскому вдобавок сказал вполголоса:

– Я – настоящий граф, потомок Николая Петровича Шереметева, того, кто женился на крепостной актрисе Параше Жемчуговой. Не верьте обличью, сударь, смотрите глубже.

Он исчез, а Матюшенский вроде бы проснулся и продолжал думать. И думал он как-то по-особому, всемирно – о связи времён, человеческих судеб, исторических событий, о том, какие силы, борясь между собой и в то же время сосуществуя, те же инь и ян, создают грандиозное существо, именуемое «человечество». Может быть, единственное в своём роде существо, которое нужно беречь, не щадя своей жизни, потому что ничья, даже самая великая жизнь есть всего лишь мельчайшая клетка человечества, её смерть может быть болезненна, но не критична, человечество продолжит жить, а вот его смерть несёт в себе гибель тех самых созидательных сил, инь и ян.

Ещё думал о том, что такое человеческое рукопожатие. Граф пожал мне руку и вместе с тем передал свои чувства, а чувство – это энергия, сила самого Графа и его предков, его родных и друзей; во мне тоже таится подобная сила, и я часть её передал Графу, то есть мы как бы обменялись силой, тем самым создав связь между нами. Все прежние и будущие рукопожатия людей рождают такие связи, и в результате формируется прочнейшая энергетическая сеть, вернее, она уже сформировалась на протяжении веков и тысячелетий, начиная с первых человеческих племён. Эта сеть и создала из отдельных особей тот самый грандиозный организм. И любая человеческая особь нужна и, по сути, не случайна именно потому, что всё взаимосвязано.

Матюшенскому показалось, что он на пороге великого открытия, и его пронизало жаром, который правда тут же сменился волной холода от простой и обидной в своей простоте мысли: а Чудаков ни разу не пожал мне руку – это что, в сети прореха? И это грубое слово «прореха» больно царапнуло душу.

Утром он хотел поделиться с Графом своим открытием, но того в камере не оказалось.

– Его ночью увели, – пояснил мужичок с внешностью мелкого торговца. – Выяснилось, что он помогал Пережогину ограбить банк, а за это… – Мужичок чиркнул большим пальцем по горлу.

Матюшенского пронизала холодная судорога: вот и оборвалась одна цепочка связей, за ней оборвётся и другая, его собственная…

Однако следующий день преподнёс потрясающий сюрприз: Высшая кассационная коллегия отменила приговор Благовещенского военно-полевого суда «за недоказанностью». Решение огласил председатель ВКК:

– Именем Дальневосточной республики коллегия объявляет Матюшенскому Александру Ивановичу выговор за недостаточную общественную активность и освобождает его от уголовного преследования немедленно. – Удар молотка словно поставил точку на всей прошлой жизни. Даже не точку, а восклицательный знак! – Вопросы есть?

Александр Иванович не был готов к такому исходу дела, но раз уж всё так получилось, решился:

– Есть. Прошу разрешения выехать с семьёй за границу для лечения.

Председатель посоветовался с членами коллегии и объявил:

– В выезде вам отказано. Лечиться можно в ДВР, в крайнем случае по медицинским показаниям получите разрешение на выезд в РСФСР.

Выйдя из зала заседаний коллегии, Матюшенский попал в объятия жены и дочки Иришки. Узнав об отказе в выезде, Нина Васильевна твёрдо сказала:

– Ты должен уйти нелегально, иначе тебя здесь рано или поздно убьют.

– А если убьют на границе? – возразил он.

– Тут полно контрабандистов, должны быть надёжные пути. Я осторожно разведаю на рынке. Тебе там появляться опасно.

– Нужны немалые деньги.

– У нас есть иены, обменяю при необходимости на дэвээровские рубли. Но, думаю, обмен не понадобится: контрабандистам иены нужней. В крайнем случае, пригодятся мои украшения.

– Ну какие у тебя украшения! Цепочка да колечко!

– Они золотые, а золото всегда в цене.

На читинском рынке слухов и сведений было куда больше, чем на благовещенском, и Нина Васильевна вскоре узнала, что есть протоптанные тропы на китайскую сторону: не так далеко за Аргунью находится район Трёхречье, где привечают беглецов из России. Правда недавно там было тревожно: специальный отряд красных прошёлся по району в поисках Семёнова; атамана не нашли и в отместку сожгли несколько посёлков. Но сейчас всё вроде бы успокоилось, хотя переход стал стоить гораздо дороже. Тем не менее вышли и на нужного человека.

При расставании Иришка плакала, сам Александр Иванович еле сдерживался, а Нина Васильевна была и нежной, и суровой одновременно.

– Не переживай за нас, дорогой, – говорила она, обнимая. – Устраивайся, налаживай каналы связи, ты же революционер, с этими делами знаком. Раз уж так нам повезло, грех не воспользоваться. Пиши, как ты умеешь, и главное – будь честен в каждом слове.

Он хотел ей сказать, что не повезло, а помогли какие-то высшие силы, – не случайно же он лишь подумал о Мефистофеле,