Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов

Фэнсянь изумлённо уставилась на Цзинь – та невозмутимо отпила чаю и пояснила:

– У него с Чжаном давнишние дела. Ещё с времени ихэтуаней.

– Так он же тогда был мальчишкой! – воскликнула Фэнсянь.

Лицо Цзинь съёжилось, посерело: она словно постарела на много лет, причём так быстро, что напугала хозяйку.

– Сяосун перестал быть мальчиком после благовещенской бойни, – медленно, будто преодолевая сопротивление, сказала она.

Фэнсянь ничего про «бойню» не знала. Рассказ Цзинь ужаснул её.

– И он, после всего этого, пошёл учиться у русских?! – пальцы Фэнсянь судорожно смяли вышитую салфетку, в глазах плеснулось страдание. – Чему же он там научится?!

– Наверное, добру. – Лицо гостьи снова разгладилось, порозовело, Цзинь приняла свой обычный вид – красивой молодой женщины.

– Добру?! Ты решила меня окончательно добить?

– Да, добру. Русские бывают вспыльчивы, жестоки, но, как правило, не помнят зла. Они милосердны. Ты думаешь, ихэтуани были благодушны по отношению к русским? Ничего подобного! Кто попадал им в руки, мог мечтать лишь об одном – как бы поскорее умереть. Потому что пытки, самые ужасные, придуманы именно китайцами. Русские не пытали – они просто убивали. В отместку за зверства китайцев, из чувства справедливости.

– Ничего себе справедливость!

– А ты думаешь, справедливость – поглаживание по головке? Давай больше не будем так поступать? Нет, дорогая, справедливость часто требует искупления кровью!

Цзинь сама не заметила, как речь её становилась всё пламенней. Остановил эту нарастающую резкость случайно пойманный удивлённо-испуганный взгляд Фэнсянь. Сердце Цзинь дало сбой, и пламя мгновенно потухло. «Что это я выступаю? – подумала она. – Не на съезде, поди».

– Извини! – Цзинь погладила Фэнсянь по руке. – Это нервы. Значит, ты считаешь, что у Сяопина не будет времени заниматься детьми?

– Две недели, конечно, нет. Я бы с радостью сама позанималась, но ты же видишь: у меня их трое – мал-мала-меньше…

Фэнсянь не сказала, но Цзинь прекрасно поняла, что ещё двое беспокойных ребятишек – многовато даже для этой вроде бы просторной квартиры, и по-хорошему надо искать съёмную квартиру. Или – везти детей в Шанхай, что тоже нереально. Как же тяжело без мужа! «Хорошо устроился – детей наделал и воюет себе на здоровье! Ну, чего ты раскудахталась? – одёрнула себя Цзинь. – Мао ведь говорил, что полноценного делегата из меня всё равно не получится – именно из-за детей. Гостья на съезде может быть, а может и не быть – съезд без неё состоится, а голос делегата – вещь ответственная, можно сказать, историческая. Конечно, Мао хорошо говорить: сам-то он делегат, а тут мечта рушится – участвовать в создании коммунистической партии! Которая обязательно станет руководящей и направляющей силой в новом Китае… Правда, хитрый Мао подсластил горькую пилюлю: сказал, что партия конечно же будет налаживать связи с коммунистами Советской России, и в этой работе найдётся место товарищу Дэ Цзинь; может, даже в делегации к вождю Ленину!»

Пауза затянулась.

– Не обижайся, Цзинь, – виновато сказала Фэнсянь. – Всё так сложно…

– Нет-нет-нет, – заторопилась Цзинь. – Я и не думала обижаться. Я же понимаю. Вернёмся обратно в Харбин. Партию и без меня создадут.

34

– Эй, мать, чернышата, встречайте героев! – голос Павла, ворвавшись в прихожую вместе с клубами морозного пара, своим рычащим «ррр» напомнил амурского тигра.

Какое-то мгновение висела тишина, потом сверху, из «теремка», донёсся радостный визг девочек и вопли мальчишек. По ступенькам винтовой лестнички застучал быстрый шлепоток тапок-выворотяшек, и на не успевших раздеться Павла и Ваню насели братья и сёстры Черныхи и Саяпины. Восторженные клики и вскрики, объятия снизу доверху, поцелуи до отказа заполнили прихожую.

– Дайте же нам раздеться! – завопил Ваня, даже не пытаясь стряхнуть с себя Никиту и Лизу.

Отчаянный вскрик заставил нападавших остановиться, а Маша вдруг заплакала.

– Ну чё ты, чё ты, доченька? – наклонился к ней Павел, целуя золотистую макушку.

– Это она от радости, – заявила Лиза. – Мы щас все заплачем, потому как сто лет вас ждём.

– Вот и дождались! – Ваня снял шлем-будёновку и шинель, оставшись в тёмно-зелёном мундире, на левом рукаве которого был нашит большой двухцветный ромб: нижняя часть синяя, а на красной верхней сияло золотое солнце и буквы «НРА».

Братья глядели на него во все глаза, а Лиза сказала восхищённо:

– Какой ты, Ванечка, красивый! – и упорхнула на кухню.

Отец тоже разделся, сняв полушубок-борчатку и меховую шапку, и удивил ребят чёрной кожанкой. Федя и Никита уважительно потрогали гладкую кожу, переставшая плакать Маша тоже провела пальчиком и заявила:

– Мягонькая!

– Это ты у нас мягонькая, – засмеялся Павел, подхватил её на руки и пошёл на кухню. – Ребятки, где наша маманя?

– И не найдётся ли чего-нибудь перекусить? – идя следом, добавил Ваня.

– Маманя… это… – замялся Федя, но Никита его опередил.

– Мама учится, – выпалил он. – Днём учится, а вечером убирает, а мы все идём ей помогать.

– Та-ак, – Павел уселся за стол и оставил Машу на коленях. – Давайте по порядку. Где учится наша мама? Федя, ты тут старший – ты и отвечай.

– В учительской семинарии, – ответил Федя. – Она хочет получить аттестат учительницы. Теперь без аттестата нельзя.

– Понял. А где и почему она убирает, да ещё с вашей помощью?

– В учительской семинарии. Жить-то на что-то надо, вот и убирает. А мы помогаем, чтобы не так уставала.

Павел помрачнел. Ему стало совестно, что он, мужик, глава большого семейства, вынужден мотаться то в одном краю, то в другом, а это его большое семейство сидит без денег, можно сказать, всё на тех же картохе да капусте. Которые, кстати, Лиза уже выставила на стол, и Ваня принялся за еду.

– Давай, тятя, ешь, – сказал он. – Неча бровя хмурить. Я тож виноват: надо бы деньгу зарабатывать, а я на войну побёг. Герой-комсомолец!

Павел спустил Машу с колен и взялся за ложку.

– А Федя тоже записался в комсомол, – сообщил Никита. – И я скоро запишусь. Вот четырнадцать сполнится, и запишусь. А ты, Вань, чё делать будешь?

– Я боец Народно-революционной армии. Сейчас в отпуске по ранению.

– Ты был ранен, братик?! – испугалась Лиза, а Маша заплакала.

– Ты чё, Машунь? – обеспокоился Ваня. – Не плачь, я ведь живой. Ты это от радости, что я живой?

Маша кивнула и вытерла слёзы, потом ловко забралась к нему на колени, обняла и что-то прошептала на ухо. Ваня заулыбался и поцеловал её в розовую щёчку:

– Я тебя тоже, Машунь.

– Тять, а почему ты в кожаной куртке? – спросил Федя.

– Это, сынок, форма такая. Я служу в Государственной политической охране. Нам так положено. Мы ловим бандитов, белогвардейцев, дезертиров…

– Это здòрово! – воскликнул