Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

В этот день совершил свой последний подвиг штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров. Его авиационный отряд базировался в районе города Жолква, под Львовом. За 18 дней пребывания в районе боевых действий Нестеров совершил дюжину боевых вылетов, выполнив удачное бомбометание специально приспособленными для этого артиллерийскими снарядами. Австрийское командование назначило крупную денежную награду тому, кто собьет его самолет.

Однако и над русскими позициями кружили австрийские аэропланы. Особенно надоедал один двухместный «альбатрос». Нестеров дал слово офицера, что неприятельский разведчик будет уничтожен. Он хотел сбить вражеский аэроплан ударом сверху колесами своей машины (авиация в 1914 году была не вооружена и выполняла главным образом задачи разведки). Друзья предостерегали, что он идет на огромный риск. На это Нестеров отвечал: «Жертвовать собой есть долг каждого воина».

И вот 26 августа 1914 года в небе над Жолквой вновь появился австрийский «альбатрос». Нестеров быстро вскочил в свой быстроходный «моран» и поднял машину в воздух. Один из очевидцев так рассказал о первом в мире воздушном таране: «Все произошло в какие-то доли секунды. Впечатление было такое, что на мгновение оба самолета замерли в воздухе. Затем австриец со сломанными крыльями стремительно рухнул вниз. Нестеров промчался несколько дальше, после чего начал спускаться правильной спиралью большого радиуса. «Жив! Жив!» – сорвалось с уст всех свидетелей… Но радость была преждевременной. Самолет Нестерова резко качнуло, и он стал стремительно падать… Метрах в 60-ти от земли самолет перевернулся, и Петр Николаевич выпал из него. Когда мы подбежали, среди обломков лежало тело Нестерова. Губы его были плотно сжаты, глаза закрыты, из головы сочилась кровь. Многие плакали, не стыдясь слез» (В. Федоров).

Боевой соратник бесстрашного летчика поручик Евграф Крутень писал в редакцию газеты «Новое время»: «Итак, начало боя в воздухе положено. Слава тебе, русский герой! Слава Богу, что русские таковы!»[83]

На исходе второго дня сражения на Золотой Липе сопротивление австрийцев было полностью сломлено. Войска противника «не выдерживают даже фронтального натиска», – доносил штаб армии Рузского в Ставку.

28 августа отступавшая армия Брудермана сделала попытку зацепиться за позиции на следующем водном рубеже – реке Гнилая Липа. Поскольку группа Кёвеса к этому времени была подкреплена войсками балканского резерва («Эшелона Б»), вместе с которыми она образовала 2-ю армию под командованием Бём-Эрмоли, Конрад вновь приказал южному флангу атаковать русских и добиться решающего успеха. Приказ был заведомо невыполним. Результатом трехдневных встречных боев на Гнилой Липе стало полное поражение 3-й и 2-й австрийских армий, потерявших только пленными больше 20 000 человек. Преследуя отступавшие австро-венгерские корпуса, Рузский занял Львов, а Брусилов – Галич.

31 августа Конрад обратился к германскому командованию с просьбой оказать содействие его войскам наступлением на Седлец (Седльце, в то время губернский город на востоке русской Польши). Кайзер холодно ответил, что от его 8-й армии, выдержавшей удары двух русских армий и полностью разгромившей одну из них, «большего невозможно требовать». Гинденбург и Людендорф, как мы знаем, в это время разрабатывали план наступления совсем в другом направлении – против армии Ренненкампфа.

Но Конрад все еще не считал дело потерянным. Полагая две русские армии на северном фланге выведенными из игры, он предписал Ауффенбергу совершить отчаянный маневр, – продолжая оставаться в контакте с 5-й армией Плеве, развернуть большую часть своих сил и начать заходной маневр в тыл армии Рузского. Третья армия в это время должна была удерживать русских за Львовом, на сильно укрепленных позициях у Городка, а Бём-Эрмоли – отбросить к границе армию Брусилова. Другими словами, в момент, когда инициатива начала переходить к русским, Конрад задумал «Канны» для армии Рузского. Трудно сказать, чего было больше в этой импровизации – несгибаемой воли или безоглядного авантюризма.

Австро-венгерская армия была охвачена противоречивыми настроениями. Армии северного фланга были преисполнены уверенности в победе, чему весьма способствовали известия из Восточной Пруссии. Даже военнопленные вели себя как победители. Военный врач 70-й артиллерийской бригады (5-я армия) Лев Войтоловский приводит в своих воспоминаниях следующий эпизод: «Подошли еще пленные – все оскорбительно самоуверенные. С небрежной улыбкой на губах они хвастливо рассказывают, что Петроград взят и Варшава также взята пруссаками. А на все наши уверения, что наши давно в Львове, отвечают внушительно и спокойно: „Это невозможно“». В то же время Брудерман настойчиво указывал Конраду, что из всей 3-й армии боеспособность сохранили только 4 дивизии общей численностью не более корпуса. Остальные части, особенно славянские, он считал полностью разложившимися.

Рузский, в свою очередь, получил из штаба Юго-Западного фронта предписание направить свои правофланговые дивизии на помощь Плеве; центр его армии продолжил наступление на Городок. В то же время Ставка сумела переломить ситуацию на северном фланге Юго-Западного фронта. На помощь 4-й русской армии (в которой престарелый Зальц был заменен более энергичным командующим – генералом Александром Ермолаевичем Эвертом) была двинута с северо-запада новообразованная 9-я армия во главе с генералом Платоном Алексеевичем Лечицким, что сразу же создало на этом участке фронта перевес сил в пользу русских. Теперь уже русские корпуса нависали над левым флангом армии Данкля. Подобно Конраду, русское командование замыслило осуществить свои «Канны»: ударами с севера и с юга замкнуть «клещи» и поймать в «мешок» армию Ауффенберга. Однако ни австрийские, ни русские «Канны» не удались.

В первых числах сентября Галицийская битва вступила в свою заключительную фазу. Встречные бои вновь закипели по всему фронту, как и в первые дни сражения. В отдельных случаях австрийцам сопутствовал успех, но силы их были уже надорваны. Русский нажим, напротив, усиливался день ото дня. В годовщину Бородинского сражения, в ходе ночной атаки у Тарнавки сводная бригада 2-й гвардейской дивизии (генерал Николай Михайлович Киселевский) захватила 28 вражеских орудий, из них шесть 150-мм гаубиц. Бой у Тарнавки, по словам военного историка Керсновского, стал «самым блестящим пехотным делом всей войны».

Армии Лечицкого и Эверта, при поддержке правофланговых корпусов 5-й армии Плеве, выдавили Данкля из русской Польши. Левый фланг 5-й армии вместе с четырьмя корпусами армии Рузского стойко выдержал у Равы-Русской бешеный натиск Ауффенберга. Когда победа начала клониться на сторону русских, Ауффенберг искусно вышел из боя, избежав окружения. Потери его армии, тем не менее, были тяжелыми. Одним из самых пострадавших оказался 14-й Тирольский корпус – элитное подразделение австро-венгерской армии, сформированное из четырех полков Императорских егерей Франца-Иосифа, 6-го горнострелкового полка и горных артиллерийских батарей. Наконец, в шестидневном Городокском сражении армии Рузского и Брусилова оттеснили за реку Сан 2-ю и 3-ю австрийские армии.

К исходу Галицийской битвы (12 сентября) русские войска продвинулись на 200—250 километров вглубь территории Австро-Венгрии. На одну из