Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

VII

В последних числах августа Вильгельм II, наблюдая за тем, как «план Шлиффена» развертывается во всю свою грандиозную ширь, пребывал в «бравурном настроении», – так характеризовали его состояние в Генеральном штабе. Громкие успехи германских армий на западе и на востоке убедили кайзера в близости победного окончания войны, и он гнал вперед своих военачальников[86].

Мольтке, напротив, по обыкновению был во власти скептической ипохондрии. Поведение Вильгельма казалось ему предосудительным легкомыслием. «Больно видеть, – писал он жене 29 августа, – что кайзер почти не осознает всей серьезности положения. Он торжествует и чуть ли не кричит «ура» от радости. Как я ненавижу такое настроение!»

Истина, однако, заключалась в том, что серьезности положения не осознавал сам начальник Генштаба. В течение последней августовской недели он отдал несколько вполне безумных распоряжений – о выделении трех корпусов для осады Антверпена, Живе и Мобежа, а также об отправке двух корпусов в Восточную Пруссию, чтобы остановить русских, – и это несмотря на то, что Людендорф, по его собственному признанию, «вообще не просил подкреплений». В общей сложности это составляло пять корпусов, эквивалент целой армии. Но самое чудовищное прегрешение против «плана Шлиффена» заключалось в том, что эта армия была целиком отторгнута у правого фланга германских войск, которому отводилась решающая роль в наступлении на Францию, и в тот самый момент, когда пришла пора нанести этот решающий удар. Поправить дело еще можно было, взяв резервы у армий Рупрехта и кронпринца. Вместо этого Мольтке разрешил им развить мощное (и безрезультатное) наступление в районе Нанси и под Верденом.

Ослабляя силы своего правого крыла, Мольтке исходил из того, что французские армии уже разбиты.

На первый взгляд, так оно и было. После того, как армии Клука и Бюлова взломали франко-бельгийскую границу, немцы проводили целые дни в преследовании отступавших французских и английских войск. Впрочем, отход проходил организованно, с упорными арьергардными боями. Как только французы ступили на родную землю, их сопротивление стало более стойким и умелым. Выставляемые ими заслоны надолго задерживали продвижение неприятеля и выходили из боя, избежав окружения, сохранив орудия и пулеметы. Немцы были вынуждены преследовать их пешком. Тыловые службы армий правого крыла не справлялись с подвозом боеприпасов и продовольствия. Из имевшихся четырех тысяч грузовиков две трети были неисправны. Мосты и железнодорожные пути были разрушены, восстановление их шло медленно. Массовый падеж обозных лошадей затруднял своевременный подвоз снарядов и транспортировку тяжелой артиллерии. Армейские штабы с трудом поддерживали связь со своими частями. Телеграфные и телефонные провода были перерезаны, а немногочисленные радиостанции так загружены, что отправки радиотелеграмм приходилось ждать по нескольку часов. К тому же отнюдь не все сообщения можно было разобрать из-за сильных помех, создаваемых мощной радиостанцией на Эйфелевой башне.

Изнурительные многокилометровые переходы по пыльным дорогам, испещренным воронками от снарядов, приходилось совершать под палящим солнцем. В конце августа—начале сентября мучительная жара достигла апогея. «Наши люди дошли до крайности, – записал один германский офицер в своем дневнике 2 сентября. – Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья. Одним словом, они выглядят как огородные пугала». После четырехдневного марша, по 40 километров в сутки, «солдаты шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не уснуть на ходу. И только уверенность в близкой победе, и предстоящий триумфальный марш в Париже поддерживали в них силу… Без этого они упали бы и здесь же моментально уснули». Возможно, это о них рассказывал житель одного французского городка: «Немецкие солдаты, остановившиеся на ночлег в моем доме, валились с ног от усталости. «Сорок километров! Сорок километров!» вот единственные слова, которые я вечером услышал от них. Нормальную речь они обрели только утром».

Французские войска были утомлены не меньше противника. Кавалеристы и те клевали носом, сидя в седлах. «Головы не держатся на плечах от усталости, – сообщал домой гусарский офицер 9-й кавалерийской дивизии. – Солдаты почти не видят, куда едут, они живут в полусне. На привалах изголодавшиеся лошади, не дождавшись, когда их расседлают, жадно набрасываются на сено. Мы больше не спим. Ночью мы на марше, а днем деремся с противником».

Отступление английского экспедиционного корпуса сопровождалось аналогичными картинами. По свидетельству офицера 4-го драгунского полка Бена Клаутинга, его сослуживцев с 1 по 6 сентября поднимали ежедневно между двумя и пятью часами утра. «Преодолев часть пути в седлах, – пишет он, – мы спешивались, ибо лошади уже не могли нас нести. Однако и это не всегда помогало. Лошади спотыкались, порой падали на колени, а к концу перехода – взмыленные и грязные – едва дышали и плелись шагом. Казалось, они заснут на ходу. Не в лучшем состоянии находились и люди. Еще сидя в седлах, мы засыпали, обхватив лошадь за шею и уронив голову ей на холку. Спешившись, мы еле брели. На привале многие падали, как подкошенные, не прикоснувшись к еде».

Другой английский офицер признавался: «Я бы никогда не поверил, что люди могут так уставать, так голодать и все же оставаться живыми».

В отличие от Мольтке, Жоффр лихорадочно укреплял северный фланг. Всю последнюю неделю августа он подтягивал к бельгийской границе свежие резервы и перебрасывал корпуса из Эльзаса и Лотарингии. Разветвленная сеть железных дорог позволяла сделать это в кратчайшие сроки. По настоянию правительства Париж был опоясан траншеями, а для его защиты сформирована новая, 6-я армия, во главе с генералом Мишелем Жозефом Монури (находившимся в подчинении у военного губернатора столицы Мишеля Жозефа Галлиени). Еще одна новообразованная армия, 9-я (командующий генерал Фердинанд Фош), уплотнила фронт между 5-й и 4-й французскими армиями.

Признав крах «Плана №17», Жоффр попытался сохранить самую его суть, заключавшуюся в понятии «élan» (порыв), – то есть наступательный дух, способный переломить ход войны. Возникшую паузу он использовал для подготовки мощного контрудара против двух германских армий правого крыла.

Тем временем на германском правом фланге начала чувствоваться недостаточная концентрация сил. Сказывалась нехватка пяти корпусов – тех самых «граблей», которые могли бы обогнуть Париж с запада и начать «сгребать» французские войска в «мешок». Без них самая западная немецкая группировка – 1-я армия фон Клука – не была способна выполнить обходной маневр, так как в этом случае ей нечем было бы прикрыть разрыв с соседней, располагавшейся восточнее 2-й армией фон Бюлова.

Впрочем, генерал Клук не видел в этом большой беды. Не подозревая о сосредоточении под Парижем 6-й французской армии, он полагал, что левый фланг французов все еще образуют британский экспедиционный корпус и 5-я армия Ланрезака, отступившие на