Крах дипломатического «Согласия» - Александр Владимирович Быков

роль главы оставшейся в России части британской диаспоры и решил направить в Вологду «своего человека», чтобы получить по его возвращению из первых рук информацию о новом месте дислокации дипломатического корпуса.

Сам Локкарт планировал ехать в Москву вместе с правительством большевиков, но в случае несогласия последних не исключал и запасной вариант. Именно он и был поручен Рэнсому. Тот как нельзя лучше подходил для этой роли: сочувствует социализму, в хороших отношениях с Роббинсом, через жену большевика Радека представлен её знаменитому мужу и наконец, ухаживает за секретаршей Троцкого. Короче, социально близкий человек.

Рэнсом также был рад этому поручению, он нуждался в новых впечатлениях для своих репортажей, хотел посмотреть не только Петроград, но и российскую глубинку. Полковник Роббинс не возражал против такого попутчика. Интересы джентльменов совпали.

Полковник до последнего держал в секрете свои планы поездки в Вологду. Он хотел, чтобы вагон Красного Креста присоединили к основному составу на разъезде и он смог бы наблюдать за перемещением посла Френсиса, оставаясь незамеченным. Скандал вокруг китайского посланника и синего вагона несколько спутал его планы. Теперь они ехали в Вологду одной группой.

Весь день 27 февраля Рэнсом смотрел в окно. Поезд двигался крайне медленно, и хрестоматийное выражение о том, что пейзажи, сменяя друг друга, мелькали за окном, никак не подходило к создавшемуся моменту. Пейзаж вокруг часами оставался неподвижным.

На всем протяжении пути Рэнсом видел одну и ту же картину, впечатления от которой заносил в блокнот:

«Каждая станция напоминала рассерженный улей каких-то серо-коричневых пчел, смешение демобилизовавших самих себя солдат и местных крестьян. Они роились на платформах, оккупировали вагоны от крыши до буфера, набивались до отказа везде куда можно и ехали. Вагоны для скота занимались этой публикой безо всякого смущения. Каждое место в этом хлеву воняло как обширная выгребная яма».

Рэнсом перечитал написанное и поморщился. Он подумал о том, какие эмоции возникнут в Британии у читателей его репортажей. Они ужаснутся от картин революционной России. Но в этом хаосе журналист сумел разглядеть нечто обнадеживающее:

«Я видел состав, полевые вагоны и завод, эвакуированный с Балтийского фронта, – писал он, – большая часть этого имущества была повреждена и совершенно сгнила, но сам факт, что завод был эвакуирован, что он вообще существовал, служил доказательством того, что усилия сохранить имущество от наступающих немцев все-таки предпринимались».

Роббинс за время пути проходил мимо Рэнсома десятки раз. И в каждом случае он выглядел чем-то озабоченным. Глава Красного Креста посылал с каждой очередной станции какие-то телеграммы, получал что-то в ответ. Его не смущал революционный беспорядок, он упивался всем этим и находил в анархии и произволе, царившем повсюду на железной дороге, логику революционного движения.

Ему было легко существовать во всем этом безобразии. Бумага за подписью Ленина открывала все двери и помогала решать любые вопросы.

– Ну что, Артур, Вы полны впечатлениями?

Полковник назвал Ренсома по имени, позволил себе фамильярность.

– Более чем, полковник, когда-нибудь я напишу книгу о русской революции и обязательно помещу туда главу об этом путешествии.

– Не забудьте написать о миссии Красного Креста, – напомнил Роббинс.

– Разумеется, полковник, без характеристики вашей фигуры любое повествование будет выглядеть пресным.

Поезд подолгу стоял на каких-то станциях, и служащий с флажком на одной из них, когда его спросили о времени прибытия в Вологду, заверил пассажиров вагона Красного Креста, что раньше следующего утра они туда не попадут.

– Значит, ложимся спать, – скомандовал Роббинс, – завтра нас ждет форменная неизвестность. Господин Френсис хотел именно такое приключение. Я уже предвкушаю успех этой провинциальной гастроли.

– Мне кажется, полковник, что Вы несправедливы к послу. Дэвид Френсис – очень милый джентльмен. Конечно, он человек старой формации, XIX века, что можно сказать. Ему уже 67 лет. В этом возрасте трудно перестроиться и принять новые политические реалии. Наш поверенный Линдлей существенно моложе, но также не понимает происходящего.

– Линдлей уже не в России, я полагаю, он уступил место молодым и политически более сведущим людям, а этот старый осел не понимает очевидного. Его время закончилось. Началась иная эпоха.

– И она требует новых героев, таких как Вы, полковник, – закончил мысль Рэнсом. – А в случае с Линдлеем вы конечно намекаете на Локкарта?

– Совершенно верно, – нимало не смутился Роббинс, – сейчас более всего политике нужны такие люди как я и Локкарт.

– Давайте отдыхать, как говорят русские, утро вечера мудренее, – примирительно подвел итог дискуссии Рэнсом.

Сильный толчок и внезапная остановка поезда неожиданно разбудили журналиста. Он выглянул в окно, была глухая ночь. Состав стоял на какой-то большой станции. Перед ним было здание вокзала, построенное в модном на рубеже веков псевдоготическом стиле с башенками на крыше и каменными наличниками в обрамлении каждого окна. Архитектурное решение выглядело громоздким и очень помпезным, но нравилось руководству железной дороги и поэтому было повторено в десятках и сотнях вариантов оформления станций по всей России. Смутное беспокойство заставило журналиста подняться с постели. Он вышел в тамбур, приоткрыл двери, закурил трубку.

Мимо вагона проходил служащий с металлическим прутом, которым постукивал по буксам.

– Скажите, товарищ, – спросил по-русски Рэнсом, – какая это станция?

– Не видишь что ли, написано же, – недовольно буркнул железнодорожник.

Рэнсом повернул голову и увидел табличку со словом «Вологда».

– Как Вологда? – разволновался он, – все спят и никто не знает, что поезд уже прибыл. Еще минута-другая, и он отправится дальше, на Урал!

Уезжать столь далеко от центра событий Рэнсому не хотелось и он, разбудив Роббинса, побежал к дежурному по станции, чтобы задержать отправку состава.

– Товарищ начальник, – заявил ему Рэнсом, – Вы должны отдать распоряжение и отцепить пять экстерриториальных вагонов, которые останутся в Вологде.

– Не положено, – спокойно ответил дежурный, – не имею на сей счет никаких инструкций.

– Какие вам нужны инструкции. Это дипломатические вагоны, они не должны следовать далее.

– Знаю, была телеграмма, что будут проходить такие вагоны, но в ней ничего не сказано, что вагоны подлежат отцеплению. День назад уже были вагоны с иностранцами, проехали в сторону Перми без остановки.

«Вот так новости, – подумал Рэнсом, – старик Френсис еще не знает об этом».

Подбежал Роббинс и с порога заорал на дежурного по-английски, требуя отцепить вагоны.

– Не положено, – словно понимая, о чем речь снова сказал дежурный и дважды ударил в колокол, обозначая, что пассажиры должны занять свои места, поезд скоро тронется в путь.

Роббинс достал бумаги. Крикнул Рэнсому, чтобы переводил.

– Я имею распоряжение за подписью председателя Совнаркома товарища Ленина о свободе передвижения, вот оно, – Роббинс сунул в нос дежурному мандат, подписанный вождем пролетариата. Тот выпучил глаза и стушевался, – немедленно