Благовест - Алиса Клима

Вера победоносно скрестила руки на груди, как Наполеон на Поклонной горе.

Ларионов сдвинул брови.

– Откуда ты знаешь? – спросил он серьезно.

– Я заподозрила, что он попытается проверить меня, и попросила Губину записывать все книговыдачи…

– Вера! – Ларионов вскочил и подтянул гимнастерку.

– И сегодня Губина подтвердила, что к ней заглядывал Грязлов и листал книгу!

– Вера. – Ларионов решительно подошел к ней и взял ее за плечи. – Верочка, ну что ты творишь?

– Вы не понимаете…

– Как ты сама не можешь понять? – Ларионов мял ее за плечи. – Неужели ты не знаешь, что я боюсь за тебя?! Ты – самая бесстрашная и прекрасная женщина, которую можно повстречать в жизни. Но ты чудишь, Вера!

– Ах вот вы как?! – Вера силой вырвалась из его объятий. Ее губы задрожали. – Это вы чудите, гражданин комиссар! – неожиданно для себя самой вспылила она. – Думаете, я не вижу, что вы относитесь ко мне несерьезно? Вместо того чтобы проверить информацию о Грязлове и схватить его за горло, вы озабочены лишь тем, чтобы я сидела тише воды, ниже травы и вышивала крестиком в теремке!

– Вера!

– Это так! Вы относитесь ко мне как к непослушному ребенку! Но я уже не та девочка, что вы узнали десять лет назад в Москве. Вы вообще привыкли перелистывать страницы жизни. С готовностью решаете насущные проблемы, но не способны обернуться, чтобы взглянуть в лицо истине! – выпалила Вера и выскочила из кабинета, с силой хлопнув дверью.

Ларионов слышал, как она с такой же яростью хлопнула дверью в сенях. Через окно он увидел, как решительно, широким шагом Вера устремилась в сторону бань.

В душе смешались неистовое желание к ней, страх за ее жизнь и судьбу и уважение к ее храбрости и дерзости принимать решения. «Может, и зря я не взял ее силой, когда впервые возжелал! – вдруг пронеслось в голове. – Сколько можно останавливать себя и терпеть?! Сколько можно отказывать себе в праве обладать ею?!»

Он в отчаянии сел на диван и обхватил голову руками, словно пытаясь остановить эти преступные, неконтролируемые волей и осознанностью внезапные мысли, словно, сжимая голову, мог остановить свое влечение и затолкать страсть в чулан, где весь этот год держал ее под тяжелым замком воли и любви.

Но как только Ларионов немного остыл, он с еще большей страстностью принялся думать над отчаянными словами Веры. Вдруг увидел, что она тоже долго и терпеливо запирала боль в собственный чулан. Ведь она была права: он мчал вперед, делая вид, что ничего не случилось в прошлом и что все новое неизбежно замещало все прежнее.

Но это старое неминуемо, как преграда, вырастало на пути, не позволяя ему прорваться к самому желанному: к ее принятию, к ее любви, к соединению собственных ресурсов тела, разума и духа.

Оттого между ними упорно возникало ощущение дистанции. Как бы близко они ни подходили друг к другу, всегда что-то откатывало их обратно, в состояние какого-то противостояния и запретов. С ее стороны – в виде претензий, горечи и отчуждения, а с его – в виде страха быть отвергнутым и изгнанным.

Будто Вера говорила: «Ваши доказательства чувств никогда не будут достаточными для меня! Они – все не то! Чем вы на самом деле достойны быть моим мужчиной?»

И будто он ей отвечал: «Хорошо, тогда я продолжу искать и предъявлять доказательства, хоть достойным стать все равно не смогу».

Но почему?! А потому что не там искал! Не там и не то. А то – всегда было на виду. То было всегда известно и никуда не девалось. То было всегда положено, как печать на сердце…[51]

Ларионов вдруг ясно увидел все движущие силы их отношений. Все причинно-следственные связи вытянулись в цепь; все разрозненные события, фразы, диалоги сложились в однородную и последовательную историю; все несвязанное, противоречивое и нелогичное вдруг разложилось в нужные ячейки.

Он прошелся по комнате и постоял у окна, а затем усмехнулся.

– Какой же я все-таки идиот, – вдруг произнес он, словно очнувшись от длительного гипнотического сна. – Как я мог быть таким слепым и глухим? Какой же я дурак…

Вера шла к баням и плакала. Плакала от удушающего отчаяния и разочарования. Он никогда не поймет ее! Он поглощен этой действительностью с таким неистовством, что оно застилает ему глаза. И эти шоры прочны, как прутья егозы по периметру зоны. Бесполезно мучиться, кричать и упрекать его. Ларионов никогда не сойдет со сцены в зрительный зал, чтобы увидеть представление со стороны. Он слишком вовлечен в само проигрывание сцены.

Но и она! Как она могла быть такой неблагодарной и эгоистичной? Ларионов ведь искренне заботился о ней. Так зачем же она мучила его упреками? Нет, было все тщетно и поздно. Надо незамедлительно прекратить терзать его непонятными ему призывами осмотреться. Он вечно подавлен проблемами с Москвой, зоной, буслаевщиной урок.

И теперь еще она… Какое ребячество тянуть его за рукав в момент, когда он держит заряженную винтовку. Может, и не считал Ларионов вовсе ее малахольной и избалованной девчонкой, а просто не было сил сосредоточиться на том, что сию минуту не угрожало ей и другим.

Остыв, теперь Вера думала, что мешала Ларионову делать его сложное мужское дело в командовании лагпунктом. Отвлекала на то, что он считал второстепенным и пока недостаточно опасным. Зачем все эти мучения им обоим? Нет – решено! Немедленно надо прекратить вовлекать Ларионова в ее чаяния.

Да и в чем его винить? Перед Богом, Вера была уверена, он с лихвой искупил любую свою вину. Она ведь знала, каким рискам Ларионов подвергал себя во имя сохранения ее жизни и жизни всех несчастных в этом концлагере. Наверняка в его глазах ее эмоциональные выбросы выглядели навязчивыми амбициями. Или, во всяком случае, чудной блажью.

Ларионов познал отречение от ложных соблазнов и лукавства. А она?.. Не была ли пестуемая ею гордость обычной гордыней и непокорностью сердцу?..

Вера немного дрожала от волнения и от усиливающегося ветра. Подмораживать начало уже с начала октября.

Внезапно на лицо упало несколько снежинок. Она остановилась за зданием ШИЗО и подняла глаза к небу, наблюдая, как, пока редкие и одинокие, они кружились на фоне лиловой тверди и тянулись силой притяжения к земле.

Начиналась ранняя зима. Вера знала, что незаметно, но верно плац к утру укроет пороша.

Она укуталась в ватник и поспешила к Клавке.

Глава 15