Благовест - Алиса Клима

– Ни единой, – улыбнулся Ларионов. – Но скажи мне, что сподвигло вас утвердить на роль царицы эльфов гражданку Балаян-Загурскую? Я бы еще понял ваш выбор, если бы вы ставили цирковые трюки со слонами или сказку «Три медведя»… Или задумка в том, что она съедает в конце всех действующих лиц и осла в придачу?

Вера не смогла сдержать смех.

– Вы неисправимы, – захохотала она, а он поглощал ее взглядом.

Они вошли в актовый зал. Вера показала Ларионову бутафорию и работы Лизы и Мартынова по оформлению сцены и зала. Красок было не так много – их тоже с трудом удалось достать в Новосибирске по каналам Ларионова, и некоторые декорации и бутафория выглядели блекло. Но для условий лагпункта профессионально и блестяще.

Тем временем Ларионов вынужден был уйти с репетиции, так как случился очередной инцидент в одном из мужских бараков, и необходимо было выяснить дело с Грязловым.

Тот пришел к Ларионову сначала с зэком, который вопреки запретам зажал уборщицу, поднявшую крик. Охра не любила разбираться с подобными неприятностями и делала это только благодаря регламентам Ларионова.

Зэка отправили в ШИЗО – это была стандартная практика за попытку изнасилования в лагпункте, а Грязлова Ларионов попросил задержаться в кабинете.

– Присядь, Киря, – сказал он небрежно. – Давно не говорили – все срочные заботы мешают. Выпьешь? – И предложил коньяку в стакане.

Грязлов помялся и присел. Затем они немного выпили и потолковали о бытовых вопросах.

– Думаю, что после Нового года меня переведут в Москву, – вдруг сказал Ларионов, и Грязлов сделался более внимательным.

– Давно пора, товарищ комиссар, – улыбнулся он натужно. – Уже известно, кто займет ваше место?

– А ты не хочешь? – спросил Ларионов благодушно.

Грязлов с искренним удивлением изучал лицо Ларионова.

– Вряд ли меня утвердят, – ответил он через какое-то время.

– Чем мотивируешь?

– Не знаю, – замялся Грязлов, блуждая по полу глазами. – Замов начлагов редко повышают…

– Если хочешь, я попробую похлопотать.

Грязлов прищурился и теперь с особым интересом изучал лицо Ларионова. Но тот попивал коньяк, курил и был невозмутим.

– Это неожиданно, товарищ комиссар, – процедил Грязлов, но вместо благодарности глаза его блестели как-то ревностно.

– Да мне не сложно, – ухмыльнулся Ларионов. – Работу по лагпункту ты знаешь хорошо, опыт уже большой. А я вот пока немного растерян. Не знаю Москву – где лучше жить, что там да как. Может, посоветуешь?

Грязлов поджал губы.

– Москва большая, там – муравейник… – Он помолчал. – Я сам не московский. Лучше вам у местных поспрашивать.

– Я думал, ты бывал в Москве. Кажется, в ней все бывали, – промолвил Ларионов.

Грязлов все так же пристально смотрел на Ларионова и качал головой.

– В Москве? Нет, только проездом…

– Ладно, иди. – Ларионов поднялся. – Попробую похлопотать о твоем назначении.

– За это – спасибо…

Грязлов понял, что разговор окончен, поставил стакан с недопитым коньяком на стол, отдал честь и направился к выходу. Ларионов смотрел в окно ему вслед и потом задумчиво сидел в тишине за столом, долго вращая свой бокал.

После репетиции Вера уединилась с Клавкой и Лизой Фоминой в углу зала и энергично что-то им объясняла. Клавка периодически вскакивала, потирала руки и хохотала, а Лиза кивала головой в знак понимания. Вошла Губина и, оглядевшись, поманила Веру.

– Слушай, Александрова, – быстро и тихо говорила Губина. – Сейчас Грязлов был – просил «Сон в летнюю ночь» выдать. Я бы не пришла, но он уже второй раз за последнее время интересуется…

Вера прищурилась и покусывала губы.

– Волк увидел красные флажки… – промолвила она.

Губина немного тревожно посмотрела на Веру, но, ничего не сказав, удалилась.

* * *

В следующие несколько недель занятые в работах на зоне заключенные бросили все силы на борьбу с педикулезом. Седьмое ноября негласно решили встретить лозунгом «Спектакль без вшей».

Ларионов восхищался упорством и трудолюбием своих подчиненных.

На делянке женщины порубили косы, и в лагпункте, кроме религиозных женщин и проституток, не осталось практически ни одной с длинными волосами. Ларионов возмутился групповому демаршу: вызывал Веру и Польку, журил их, но девушки отрицали причастность и лишь пожимали плечами.

Польку несколько раз отпускали в Сухой овраг – повидаться с Гришей и Корабельниковым, и она, хоть и немного плакала, рассказывала, какой Корабельников ласковый и заботливый отец.

Слез становилось с каждой поездкой все меньше, а радости – все больше. В преддверии спектакля Ларионов приказал Кузьмичу привезти Корабельниковых в лагпункт, чтобы проститься и отпустить их в новую свободную жизнь.

В тот день было много надежд и любви. Ларионов позволил самым близким Гриши прийти в дом, где был накрыт стол. Полька старалась не плакать, но все же снова плакала; прослезился и Паздеев. Вера играла на гитаре и пела, Клавка всех веселила прогнозами.

– Гришка станет известным врачом! Я страсть как уважаю врачей! Только не зубных, те – вурдалаки… Корабельников создаст самую современную машину по валке леса, и всех отпустят с лесоповала по домам.

– А тебя в психушку отправят, – пробурчала Федосья. – Там тоже врачи…

– Посмотрим еще! Я потомственная ведунья, – подбоченилась Клавка. – Полька выйдет на свободу и захомутает Паздеева, и они уедут в Москву.

– А я? – тихо спросила Вера.

– Ты? – Клавка задумалась, а Ларионов не спускал с Веры глаз. – Вот про тебя сложно. Ты сама из наших – зуб даю! Но точно знаю, что нарожаешь детворы своему суженому и забудешь зону, словно ее и не было…

Ларионов опустил ресницы долу.

Вера не решалась даже смотреть в его сторону.

– А вот про детвору – вещь верная! – Инесса Павловна подняла стакан, и все снова засмеялись и зазвенели стеклом.

Вскоре Корабельниковых снарядили в путь. Кузьмич причмокнул, не скрывая радости, крикнул заветное: «Пшла-а, родимая!» – и выехал за ворота. Это было первое на памяти Веры освобождение с зоны за год. Телега удалялась, а ворота вскоре закрылись.

«Два человека спасены», – улыбнулась она.

После обеда, уже в сумерках Вера брела в сторону библиотеки, как из-за поворота со стороны конюшни на нее вышел Грязлов. Она кивнула, но Грязлов направлялся именно к ней.

«Опять конюшня!» – Веру передернуло.

– Ну что, Александрова, – ехидно ухмылялся Грязлов, – плакала ваша халява.

– О чем вы?

– Ларионов после Нового года уезжает в Москву, – не без удовольствия заявил он. – Ты что, не знала?

– Нет, – тихо ответила Вера, чувствуя дрожь и холод в грудине.

– Ой, так он тебя, бедолажку, не берет! – Грязлов захихикал своим безрадостным, скрипучим смехом. – Оставляет мне на попечение.

– Что это значит? – не ожидая такого удара, громко спросила Вера.

– А то, – ощерился Грязлов. – Оставит тебя и всех