Благовест - Алиса Клима

Фоминой, выпускницей Ленинградского института пролетарского изобразительного искусства. Ткани заказал Ларионов и привез Пузенко. Как водится, за пару пузырей «беленькой». Инесса Павловна репетировала музыкальное сопровождение пьесы.

Для проверки декораций и бутафории Вера позвала Лизу Фомину в актовый зал. Работы Лизы разложили в стороне на полу и заполонили все левое крыло. Вера уже миновала дом Ларионова, как услышала его голос с крыльца – он звал ее.

Она остановилась. Ларионов подошел к ней широким шагом.

– Вера… – Он немного покраснел, видимо, вспоминая вчерашний вечер, и Вера тоже смутилась. – Вера, я хотел поговорить с тобой, – промолвил он немного робко.

– Если вы о вчерашнем… – торопливо заговорила она.

– Нет, не о бане, – перебил ее Ларионов и покраснел еще гуще. – О нашем разговоре до того.

– Я это и имела в виду, – улыбнулась она сдержанно. – Там нечего говорить. Я все поняла и больше не вернусь к этому, не волнуйтесь. Клавдия выбила вчера из меня всю блажь…

Вера заметила, что Ларионов немного сник и словно желал что-то сказать, но никак не мог выдавить из себя слова.

– Послушай, – произнес он наконец вкрадчиво и немного встревоженно, – я был неправ и прошу простить меня. Это – первое…

Вера услышала знакомый рокот сердца.

– Григорий Александрович, правда, не стоит ворошить все это… Я не обиделась. Все прошло.

– Вера, – сказал Ларионов более настойчиво, – не говори так со мной, прошу тебя. Ты ведь знаешь, что я готов стерпеть многое, но я и сам вижу, что все зашло слишком далеко. Я должен поговорить с тобой. И не так, как обычно, урывками. Нам нужно побыть наедине и без спешки. Я должен объясниться, что на самом деле происходит…

– Думаете, я не знаю, что происходит? – с грустной усмешкой сказала Вера.

Ларионов почувствовал, как теряет терпение. Им было так легко говорить, но так сложно друг друга услышать.

– Вера, я прошу твоего доверия, – вдруг сказал он. – Дай мне возможность быть искренним. Я ведь долго думал вчера обо всем. И многое понял…

– Григорий Александрович, вы дороги мне, – произнесла Вера нежно, и в уголках ее глаз начали набегать слезы. – Но я не желаю говорить с вами про наши… про то, что приносит нам обоим лишь боль и разочарование. Если вы не принимаете эту данность, я готова замолчать вовсе.

Ларионов почувствовал, как холод снова сковал душу и как больно стало в центре груди. Он помолчал, делая все возможное, чтобы унять отчаяние и расползающийся по его членам страх этой невозможной потери.

– Вера, – вымолвил он хрипло, – я не желаю навредить тебе и готов на все, чтобы ты не замолкала и была довольна всем. Я поддержу тебя в любом твоем решении… А ты?

– Я?

– Да, Вера, – повторил Ларионов спокойно и ласково. – Ты могла бы поддержать меня в моем решении, не ставя его под сомнение?

Вера растерялась от этого неожиданного вопроса.

– Конечно, – все же ответила она. – Разве прежде я не поддерживала?

– Прежде поддерживала, – сказал Ларионов тихо. – Но не сейчас.

– Прежде ваши решения не касались меня в такой мере, – упрямо возразила Вера.

Ларионов улыбнулся. Он шел по тонкому льду, и страх лишиться теперь теплоты и близости с Верой гнал его на уступки, даже нелепые.

– Тогда не закрывай дверь, – решился сказать он. – Пусть позже, не теперь, но ты можешь изменить решение и позволить нам поговорить как двум взрослым людям.

Вера чувствовала, как бился пульс во всем теле. Хотелось убежать и скрыться с его глаз навсегда, лишь бы не случился никогда этот страшный для нее разговор. Словно боялась, что он поставит ее этим разговором перед невыносимым выбором и ей придется его сделать.

– Хорошо, – промолвила она, опустив глаза.

– Тогда идем на репетицию, – сказал Ларионов с той же чуткостью в голосе.

– Вам интересно? – тут же воодушевилась Вера.

– Мы так долго шли к развязке этой оголтелой пьесы, – немного шутливо ответил Ларионов, пока они брели к актовому залу, – что никакие пожары и потопы не смогут остановить меня от ее просмотра от начала и до конца.

Вера улыбнулась – ей нравилось говорить с ним. Она ждала их разговоров и бежала от них одновременно.

– Кстати, – продолжал Ларионов, – хоть и с опозданием, но и за то, что вчера ворвался в баню, я тоже прошу прощения. Меня смутил Фролов. Примчался и сказал, что там кто-то заперся.

Вера пожала плечами.

– Я смотрю, ты крепко подружилась с Клавдией…

– А что? – Она вздрогнула.

– Да ничего. Просто радуюсь, что ты обрела преданных друзей. Не каждый способен на это. Говоря о пьесе, – вернулся Ларионов к прежней теме. – Знаешь, я ведь ее перечитывал несколько раз – все пытался там найти какой-то тайный смысл, глубокий подтекст, как ты учила на уроках. Но либо я совершенно бездарный читатель, либо наш английский гений пил первак, когда ее сочинял. Читая ее, я чувствовал себя ослом из этой истории… Почему вообще ты выбрала самую странную из всех возможных пьесу?

Вера остановилась и взглянула на Ларионова.

– Нет, вы не бездарный читатель, – сказала она ласково. – Если вы не нашли подтекста, то не найдет и никто другой. Впрочем, это, видимо, судьба… Пьеса оказалась именно той, что больше всего подходит…

– Для чего, Верочка?

Вера смотрела на Ларионова, какое-то время блуждая по его лицу глазами и словно борясь с желанием сказать правду, но лишь пожала плечами.

– Да так, выбрали и выбрали. Зато цензура не придерется! Все эти персонажи – совершенно безликие… – сказала она, щурясь на солнце. И вдруг запнулась, словно какая-то мысль пронзила ее озарением. – Безликие… Конечно! Как же я раньше не додумалась!

Теперь Ларионов блуждал взглядом по ее лицу.

– Вы можете сделать кое-что для меня?

– Ты ведь знаешь ответ. Все, что угодно твоей душе…

– Тогда обещайте, что во время спектакля поставите у входа в зал охранника и запретите ему до конца спектакля выпускать любого, даже вас!

Ларионов так хотел сейчас прижать ее к сердцу и никогда не отпускать от себя…

Вера оставалась совершенно неисправимой и неукротимой авантюристкой, какой всегда и была с младых лет. Она стала неустрашимым режиссером собственной жизни, и ничто не могло ее сломать – только пригнуть на время к земле.

– Ты боишься саботажа? – позволил себе уточнить мотивы Ларионов.

– Лучше не рисковать! Или вы снова сомневаетесь в моем предчувствии?

– Ни секунды. И никогда не сомневался, – поспешил заверить ее Ларионов во избежание новой отчаянной ссоры. – Поставлю самых страшных – Фролова и Касымова. Комар не пролетит, обещаю…

– Только никому не говорите об этом среди ваших, – сказала