Благовест - Алиса Клима

Ведь это только рядом с колесом маховика кажется, что он самый значимый или большой. Но в пространстве маховики – как сообщающиеся сосуды внутри незримого тотального источника, который и сообщал энергию всем прочим. Притом что все остальные думали, что энергия вращения либо пришла сама собой из ниоткуда, либо они и были главными ее генераторами.

В день спектакля с утра занялся снегопад. Все предыдущие дни стоял мороз и было солнечно. Но холод немного отпустил, и тут же небо затянуло тучами, повалил снег. Лес быстро покрывался белой пеленой. Вьюжило несильно, но заметно.

Вера с грустью подумала, что день спектакля по иронии судьбы похож на прошлый Новый год. Но только декорациями и действующими лицами. Все сущностное и атмосферное уже совершенно иное. Их связи и отношения, опыт, восприятие действительности, других и себя в пространстве, мысли и чувства были уже другими. Форма предлагалась та же, но содержание абсолютно изменилось.

«А что же через год? – подумалось Вере. – Все совершенно изменится снова – до неузнаваемости! И невозможно предсказать даже крупицы того, что на самом деле будет залито в изъезженную вроде бы форму. Никакие знания и даже мудрость не способны пролить свет на таинство судьбы. Чего стоят прогнозы ограниченного, даже пусть самого ясного ума и самой глубокой мудрости, в сравнении с бесконечностью Его царства чудес? Исповедать пути Его никогда и никому не будет подвластно. Из триллионов даже продуманных вариантов произойдет триллион первый, своим единственным даже нюансом радикально меняющий всю итоговую картину. Вероятность так же нереальна, как и ее неизбывность. Мы вольны лишь уповать и верить; молить Его о желанном и рисовать это желанное, окуная кисть мысли в палитру воображения».

С этим обращенным к «Случаю»[55] выражением молитвы Вера вошла в актовый зал.

Шли минуты конечных приготовлений: декорации расставлены на зеркале сцены и в карманах боковых кулис, за задником на арьерсцене разложены бутафория и костюмы; планшет просцениума застлан подкрашенной в зеленый цвет соломой, которую приволок и сам же колеровал давеча Кузьмич.

Инесса Павловна давала музыкантам последние инструкции. Балаян-Загурская громким, с оттенками баритона голосом командовала артистами, не считая необходимым войти уже в роль царицы хрупких эльфов. Трясла буклями, доказывая что-то Фимке, и путалась в подоле марлевой туники, выглядя как слон в посудной лавке и вызывая добрый смех девушек. Режиссер Марк Ефимович Ротенберг выдавал последние напутствия и слова мотивации труппе, а артисты с помощью Федосьи и Вальки облачались в костюмы.

Зал начал заполняться. Вохра под руководством Фролова координировала рассадку зэков. Вокруг царили оживление, ажиотаж и суматоха финальных перед премьерой действий.

– Хорошенькая какая! – Валька Комарова рассматривала Польку. – Как невеста без места!

– Ну и комплимент! – заголосила Балаян-Загурская.

– А у Александровой и Сердючки одинаковые платья, – тыкала пальцем Валька. – Ателье подвело, поди.

Женщины разразились смехом.

– Тоже мне! Критик театральный нашелся! – возмутилась Клавка. – Профессор кислых щей…

– Клавдия! – погрозила пальцем Мирра Евсеевна. – Не дерзите.

– Ну-ка! – тут же громыхнуло благонадежное Балаян-Загурской.

Фимка наотрез отказывался надевать берет Файгельмана, куда Лиза Фомина воткнула петушиные перья из курятника Марфушки.

– Я вам не петух какой-то! – возмущался Фимка, выдирая перья из берета. – Нашли, что блатному подсунуть! Петушите своих…

– Правильно! – захохотала Клавка. – Вон, Комаровой воткните. Кудахчет, как клушка, что ни попадя.

– Ну-ка! Ты за своей «попадя» следи, – тут же вмешалась Балаян-Загурская.

– А вы крыльями размахалися, – потешалась над Балаян-Загурской Полька. – Как бы не улетели из царства эльфов прямиком в зал.

– Урманова! – звала уже Федосья. – Сюда – мигом! У Анны Ивановны отваливается левое крыло!

– У-иу, у-иу! Гони живо! – не унималась Клавка. – Наш кукурузник запросил аварийную посадку!

Женщины хохотали и пищали. Вера была как в тумане. Роль вылетела из головы, и только мысли о конюшне стучали в висках. Она подошла к Губиной и тихо спросила, нет ли при той «лекарства от всех недугов». Губина незаметно вложила пузырек ей в руку.

Вера отошла в карман сцены и торопливо выпила все содержимое как раз в момент, когда за кулисами появился Ларионов.

– Черт! – вырвалось у нее, и она зажала бутылек за спиной.

– Ну что? – весело сказал Ларионов. – Готовы нас удивить?

Он отыскал глазами Веру и воодушевленно кивнул. Заключенные наперебой что-то объясняли Ларионову и буквально гнали его в зал, обвиняя в срыве интриги. Он благодушно смеялся с ними над костюмами и над суетой Фимки. Сделал комплимент Балаян-Загурской, и Вера невольно впервые за этот день улыбнулась, вспоминая недавние аллегории Ларионова про царицу эльфов в исполнении легендарной дневальной первого барака.

Оставив заключенных, он направился к Вере, и Губина настороженно заозиралась.

– Верочка, – Ларионов потирал руки словно в предвкушении. – Довольна?

Вера мусолила бутылочку в руках за спиной.

– Лучше не бывает, – вымолвила она, плутовато взглянув на него.

Ларионов подошел чуть ближе и рассматривал ее несколько секунд.

– Костюм тебе очень к лицу, – промолвил он, а потом добавил: – После спектакля надо будет хорошенько несколько дней отдохнуть.

– Я так дурно выгляжу? – не выдержала и съязвила Вера, чувствуя, как полыхают у нее щеки и жжет от алкоголя в груди.

– Ты очень красива, – произнес он глухо. – Но тебя, я смотрю, сильно разморило.

– Подите в зал, – немного кокетливо сказала Вера, еще гуще краснея. – И помните о своем обещании. Оно в силе?

– Без сомнений. Фролов и Касымов проинструктированы. Не смею больше мешать. Вам – ни пуха ни пера.

– Это очень кстати. К черту, – улыбнулась Вера.

Он направился в зал, смерив взглядом напряженную фигуру Губиной.

– Тут и пух, и перо, и крылья летят вовсю! – захохотала Клавка, уже шедшая к Вере в момент их прощания с начальником. – Видела Фимку? Наш «петя» ощипанный.

– Ты готова? – прошептала Вера.

– Как боец Рот Фронта, – подмигнула весело Клавка. – Дрейфишь?

– Немного.

– У-у, – протянула Клавка. – Кто-то тут для смелости уже дербалызнул…

– Тише ты! Что, запах? – с досадой спросила Вера.

Клавка кивнула и показала язык.

– Ну вот… – Вера опустила плечи.

«Он, конечно, не преминул тоже это подметить, – подумала она. – Сверлил меня взглядом».

Клавка пихнула Веру бедром.

– Не трусь, я сам боюсь! Все пройдет как нож сквозь масло – отмажемся чистенько. Овчарки четко стоят на стреме! – Клавка снова подмигнула.

– Дай бог.

– А что? Вон стоят и не знают – вот потеха! – что на атасе для зэков – олухи… Ларионов – мужик! Зачетный фраер…

В зале послышались гул и хохот, а затем голос Балаян-Загурской:

– Уважаемые зрители! Граждане зэки! Просим тишины. Ну-ка! – Она пригрозила во все стороны зала кулаком.

Ларионов тер переносицу, стараясь подавить смех.

– Вашему вниманию труппа ОЛП «Тайгинского леспромхоза» представляет