Благовест - Алиса Клима

– Ура, граждане! – воскликнула Губина, соскочив с места и повернувшись лицом к залу.

Зал разразился «ура» и начал аплодировать. Грязлов с презрением оглядел зэков и тоже захлопал. Кто-то звонко и протяжно свистнул.

– Итак! (Спасибо, гражданка капитан!) – продолжила Балаян-Загурская под смех зала, сложив руки на животе. – Труппа «Тайгинского леспромхоза» в постановке Марка Ефимовича Ротенберга представляет бессменную комедию бессмертного автора Вилли Шекспира!

В зале снова понеслись смешки.

– Да! Бессмертного, кто не знает, Вилли Шекспира!

Ларионов еле сдерживался и сжимал губы; рядом добродушно трясся всем телом доктор Пруст.

– Встречайте долгожданную премьеру! – Загурская сделала паузу и набрала воздух в легкие. – «Сон в летнюю ночь»! – понеслось ударной волной объявление, и зал снова разразился еще более громкими аплодисментами и искрометным свистом. – Занавес! – драматично воскликнула Балаян-Загурская и, тряся буклями и крыльями за округлой спиной, театрально поплыла за кулисы.

Занавес поехал с остановками и спотыканиями в стороны, разводимый рабочими сцены. Зал зашелестел под впечатлением от декораций.

Инесса Павловна подняла руки, с нежностью посмотрела на Левушку, пославшего ей воздушный поцелуй, и плавно приземлила пальцы на клавиатуру фортепиано. Она посвящала увертюру к спектаклю Шопену и была поглощена игрой, зная наверняка, что на слух ни один сотрудник администрации никогда не поймет, чьи произведения она исполняла на протяжении спектакля.

Из-за кулис послышался голос Балаян-Загурской:

– Действие первое! Явление первое! Афины. Дворец Тезея. Входят Тезей, Ипполита, Филострат и свита…

Актеры показались на сцене, и зал ахнул. На голове Ипполиты, укрытой платком, был водружен венец из рябиновых веточек, а лицо закрывала плотная маска, изготовленная по технике папье-маше Лизой Фоминой, причудливо и изысканно раскрашенная в палитре хохломы, с обилием красного и черного. В области губ и ноздрей виднелись отверстия.

Ларионов обомлел. Впрочем, знал, что многие заключенные были людьми изобретательными.

– Вот так ход! – засмеялся доктор Пруст. – Экий творческий кунштюк. Неожиданно…

– Да уж, – промолвил Ларионов. – Афины в первозданном виде…

– А почему Афины? – прошептал кто-то позади Губиной. – Это в каких краях-то?

– И имена Вилли дюже ненашенские накопал…

– Ипполит-то – нашенское. Только тут баба почему-то! – шепнул кто-то в ответ со смешком.

– Тсс! – шикнула Губина. – Книги читать надо. Это Греция – страна международной Олимпиады. Неучи… «Ненашенские», – покачала она головой. – У нас и нашенские и ненашенские – все в картотеке имеется!

– И пальчики Тезея прокатали, – прыснул один из зэков.

– Кончай жужжать, остряк! – пихнули умника ногой сзади. – Дай смотреть.

Губина сидела в первом ряду левой стороны и была собственным решением назначена суфлером.

На сцене появились Файгельман, Тата-бригадирша в мужском костюме и с нарисованными усами, в точности повторяющими ее угольные брови, и Самсонов.

Тезей

Час нашей свадьбы близок, Ипполита:

Всего четыре дня до новолунья.

Но старая луна так долго тает

И сбыться не дает моим желаньям,

Как мачеха с пожизненным доходом,

Зажившаяся пасынку во вред.

Ипполита

Четыре дня легко в ночи потонут,

Четыре ночи сон умчит легко,

И новый месяц, в небе изогнув

Свой серебристый лук, окинет взором

Ночь нашей свадьбы.

Тезей

Филострат, ступай,

Зови к забавам молодежь Афин,

Зажги живой и пылкий дух веселья…

Губина начала нашептывать слова, и Файгельман повторял. В зале слышались смешки. Комедия удавалась сама по себе, а не благодаря Шекспиру.

Когда на сцене показалась Гермия, которую играла Полька, зал снова ухнул. И маска (совершенная копия маски Ипполиты, которую играла Клавка), и одежда, и головной убор были совершенно идентичны костюму Ипполиты. Даже голоса было сложно отличить из-за искажений, создаваемых буфером из папье-маше.

– Станиславский нервно курит… – брякнул кто-то за спиной Ларионова.

Лизандр

Так помни же.

Смотри, идет Елена.

(Входит Елена.)

На сцене показалась Вера, совершенно неотличимая от Гермии-Польки внешне. Все в тех же маске, головном уборе и тунике. И только более высокий рост выдавал другого человека.

Гермия

Когда я хмурюсь, он нежней всего.

Елена

А я улыбкой только злю его.

– Ну разве не гениален Шекспир? – улыбнулся доктор Пруст. – Прошли века, а влюбленные все так же выясняют отношения.

Ларионов смущенно ухмыльнулся.

– «Утешься! Больше я не встречусь с ним: Лизандр и я из этих мест бежим», – прошептала Губина.

Зэки посмеивались.

– Твоими бы устами… – веселился кто-то в рядах. – Меня тоже возьми тикать!

Началось второе явление комедии.

Моток

Кто такой Пирам? Любовник? Или тиран?

Клин

Любовник, который убивает себя весьма галантно из любви.

Моток

Это обойдется не без слез, ежели представить по-настоящему. Уж если я возьмусь, так пусть зрительный зал присматривает за своими глазами: я вызову ливни, я в некотором роде пособолезную. Читай дальше. А все ж таки главный мой темперамент – это тиран; Рекулеса[56] я сыграл бы на редкость или этакую роль, где кошку рвут в клочки, так что все трещит.

Обломки гор,

Разя в упор,

Собьют затвор

С ворот тюрьмы;

И Фиб[57] с небес

Блеснет вразрез,

Чтоб мрак исчез

И царство тьмы.

Вот это было роскошно! Теперь назови остальных актеров. Вот это – рекулесовский стиль, тиранский стиль. Любовник – он сострадательней[58].

Неожиданно зал начал аплодировать и свистеть. Ларионов столько раз перечитывал «Сон в летнюю ночь» и не обращал внимания на этот бессвязный, казалось бы, диалог шутов. Но на сцене в исполнении актеров диалог зазвучал иначе, и зрители, никогда не читавшие пьесу и даже не знавшие Шекспира, сразу включились в глубинные смыслы.

Губина соскочила, пригрозила зрителям, и те умолкли. Грязлов с прищуром наблюдал за залом. Он, как и при визите последней комиссии, не мог понять ни текста пьесы, ни сумбурного смысла сюжета, но чувствовал какой-то подвох.

– Действие второе! Явление первое! – зычно прозвучал голос Балаян-Загурской из-за кулис.

Титания

Злосчастным смертным хочется зимы;

Ночей не оглашают песнопенья;

Луна, владычица морских приливов,

Бледна от гнева, увлажняет воздух,

И множатся простудные болезни.

От этого разлада поры года

Смешались: