Тума - Захар Прилепин

Гни такую, как хошь, – выпрямится… А черкешенка – не по нраву разве? На осу похожа!.. Иль то грузиночка была?.. Стёпка? Поди, к той прикипел, у кой дитё?.. Не стара ль? Хотя вымя у ней – сома выкормит!..

…на краю оврага всё так же стояли, блея, козы.

Минька тыкал Степана нагайкой в бок, шептал доверительно:

– Послал я и про неё узнать, Стёпка… Жадный, спаси его Аллах, торговец-то. Тридцать, сказывают, дён торгует её, и не скидывает ни алтына!..

Степан припустил Цыганка чуть резвей, чтоб отвязаться от Миньки.

– …ежли желаешь сойтись с ей, Стёпка, – так паша, благослови Аллах дни его, не обеднеет! – гудел он за спиной. – Как люди бают: первая ластушка – родная матушка, вторая ластушка – сестра родная, а третья ластушка – жена молодая. Тебе третьей ластушки не досталося на веку – знать, ждал до се. И дождался, гляжу… Только слышь, Стёпк! Сразу скажу: в темницу её не подсадим к тебе, не жди… Посажу её у фонтана на чепь. Будет тя зазывать…

Не оглядываясь, Степан знал, что Минька беззвучно, как в трясучую впадая, смеётся.

V

…вышли на свежую сакму – и погнали в погоню за чёрными улусными ногаями.

Три дня плутали по следам.

Ногаи сходились и расходились, путали, крутили, но и казаки умели в те забавы.

Встретили – на узком, меж хлипкого березняка, лозняка и камышовых зарослей, броде.

Ногаи гнали в обрат добычу.

Ошалелые мужики, перехваченные одной верёвкой за шеи, другой за руки, задыхаясь, поспешали меж ногайских всадников. На спуске к реке сбились в кучу, толкались, пытаясь оглянуться на своих баб.

Тех, тоже повязанных, гнали вослед. Одна баба надсадно кричала; должно быть, по своему чаду.

Ногаев было с полсотни: в лохматых кожухах шерстью наружу, в бараньих шапках-малахаях, на ногах – корявые башмаки из лошадиной кожи.

За бабами тянулись запряжённые лошадьми возы. Одни были полны мужичьей и церковной рухлядью, на других стояли, перевязанные, огромные корзины, забитые крышками в две доски.

Из корзин раздавался истошный визг. Туда было навалено крестьянских чад.

…мужиков и баб остановили на берегу.

Прогнали поперёд них стадо перепуганных коров. Затем – табун лошадей. Следом – возы с корзинами. Изнутри по ним непрестанно колотили и скребли детские руки.

Засевшие в камышах казаки-пищальники, числом десять, дожидались, чтоб идущие в хвостах ногаи кучней съехались к берегу.

…когда через брод погнали мужиков, а ногаев оказалось посреди воды больше дюжины, по ним вдарили с длинноствольных пищалей.

…взвились лошади.

Сбило трёх, бывших ближе иных, ногаев и снесло полголовы первому русскому невольнику.

…закружилась суматоха. Мужики, мешаясь, кинулись топить одного из сваленных ногайцев, разоружая его.

Ногай, гнавший последний из возов с малолетним ясырём, начал нахлёстывать коней, чтоб поскорей миновать кустарник и березняк, но вдоль левого берега реки к броду уже неслись с ближнего перелеска конные казаки.

Другие, объявившиеся на правом берегу, гнали ногаев к воде.

…Корнила и Аляной выглядели заглавного ногая. Он был в кольчуге.

Намётом летели к нему.

Ногайцы, стреляя из луков во все стороны, кружили, пытаясь понять, насколь многолюдна и опасна засада.

Ногай в кольчуге развернулся к Аляному в последний миг пред тем, как получить сабельный удар, расколовший ему ключицу.

Корнила бил с пистолей в ногаев, бывших при своём старшем. Одного поранил, другой же, прижимаясь к гриве, держа колени едва не у самых ушей, ушёл…

…мужики посреди воды, утопив подраненного ногайца, резали забранными у него ножами верёвки.

Уже высвободившиеся кидались на других ногаев. Многие были порублены.

Вода обильно кровянилась.

Казаки вылезали из камышей к берегу, стреляя из пищалей и пистолей в упор.

…Степан поймал за верёвку троих всё ещё путавшихся в узлах мужиков, споро высвободил всех.

По бородам их текла кровавая, сопливая вода, разбитые рты выдували пузыри, глаза бесноватились.

– Спаси Христос! – прокричал, как оглохший, один из мужиков в самое лицо Степану.

Другой, бегавший туда-сюда по берегу, будто что ища, вдруг кинулся к Степану, вопя:

– Младу порубили! Иде ж вы пряталися досель? Дай саблю, казак!.. – Степан, приняв от него в сторону, вдарил мужика рукояткой ножа в самый висок.

Тот замертво рухнул назад в реку.

Свои, поймав, поволочили его подмышки на берег…

Четыре дня спустя, в ожидании круга, всякий год проводимого на Семик, Степан, и брат его, и братов побратим Федька Будан ходили раным-рано с бреднем.

Неподалёку, у мостков, бабы жёстко били бельём о воду. В подоткнутых юбках, засучив рукава, отжимали постиранное. Приглядывались сквозь холодный ещё туман к молодым казакам.

Будан ловко крутился на каюке, загоняя рыбу. Лупил по воде палкой, увешенной железными кольцами.

Он ходил уже в десятниках, под стать прозвищу был всегда набычен, нравен.

Палкой орудовал так, будто творил казнь.

Иван, когда рыбалил, вёл себя ровно наоборот: волоча бредень и примечая биенье крупных хвостов, отчаянно кричал. Всякой пойманной рыбе сразу дарил, хохоча, прозвища.

Попались им вязи, карпы, лещи, щуки.

Выйдя на берег, запихивали бешеный, сияющий улов в плетённые из лозы садки.

В суете прямо из рук Ивановых ушёл, сделав несколько изумительных будто бы прыжков по берегу, окунь. Иван, пронзительно свистя, поспешил за ним – и даже метнулся в воду, вбежав по самый, криво завязанный, пупок, будто всерьёз надеясь его словить.

Бабы, перестав отбивать бельё, из-под рук смотрели, кто ж именно так шумит, с каких куреней казаки. Перешучивались, смеялись – их отраженья смеялись тоже.

Казаки снова заносили бредень. Опять колотил палкой Будан, крепко сжимая длинный рот.

– Разглядел, Стёп?!. – голосил Иван, восхищаясь, как борзо метнулся поверх бредня и обрёл волю ёрш. – Ай, серебряный! Как черкас станцевал!

– На глуби главная добыча, на глуби… – повторял Будан, и голос его, исходя из бычьей груди и бычьей шеи, обрастал мясною силой. – Сом там, чую, брохается! На притоку йдёт! За жабаками!

Длинным ртом своим Будан смахивал и на того сома тоже.

По берегу, отжимая мокрую бороду, шёл казак в одних портах. Косился на отчаянные крики Ивана: было приметно, что и его Иваново балагурство забавляло. Степан признал знакомца: Серёгу Кривого.

– Чё пулишься? – позвал Иван из воды. – Пужай рыбу!

Кривой, будто в нерешительности, стал, завистливо разглядывая Буданову палку: ему б ещё одну такую.

– Бубенцами позвени! – захохотал Иван.

Кривой, не обидевшись, криво ухмыльнулся и скинул порты. Перекрестившись, пошёл к ним, отгоняя с пути кувшинки, жёлтые кубышки, ряску, чилим.

…Будан угадал.

Скоро запутался в бредне, размером в полкаюка, сом – сильный, как двухлетний телок. Лез на прорыв, бился, бурунил, бодался. Являлась в бурлящей воде