Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов

коробку, в которой лежал небольшой бюст Ленина из золотистого нефрита. Она заказала его в Харбине у мастера резьбы по камню, питая надежду лично вручить подарок. И вот надежда сбылась.

– Дорогой вождь Владимир Ильич, – сказала Цзинь неожиданно звонким голосом, – примите, пожалуйста, от всех коммунистов Китая этот скромный дар. Пусть он напоминает вам о тех, кто на другом конце Земли пошёл по пути, указанному вами.

Она вынула бюст, поставила на крышку коробки и с поклоном подала Ленину. Коммунисты, а за ними и гоминьдановец, зааплодировали.

– Благодарю, Дээ Цзиннь, – сказал вождь, с улыбкой принимая подарок. – Я буду помнить вас.

Последнее слово он произнёс с таким значением, что Цзинь покраснела.

37

Ивана Саяпина «взяли» декабрьским вечером во время традиционной пятничной прогулки возле дома, где жила Цзинь. Эти прогулки начались с той поры, когда он увидел в окне третьего этажа силуэт женщины, остро напомнившей ему Цзинь. Неделями Иван был занят допоздна – идея Толкачёва создать охранное агентство оказалась весьма плодотворной: от заказов не было отбоя – и только по пятницам мог позволить себе пройтись несколько раз напротив притягательных окон. Зимой это случалось после семи часов, летом – после десяти, каждый раз в сумерках: он не хотел никому «мозолить глаза». Со временем такие прогулки стали для него необходимостью, чем-то вроде кокаина, которым увлекались многие знакомые офицеры. Ему хотелось думать, что там, на третьем этаже, действительно живёт Цзинь, он мечтал о встрече с ней, но в то же время боялся так, что становилось стыдно: казак, боевой офицер, побывавший на трёх войнах, дважды чуть ли не смертельно раненый, но никогда не прятавшийся от опасности, а ведёт себя, как желторотый юнец, впервые влюбившийся в красавицу-незнакомку. Казалось бы, чего проще – подняться на третий этаж, позвонить и увидеть, кто откроет дверь. Если не Цзинь, всегда можно сказать, что ошибся квартирой. А если она, что тогда?! От одной мысли об этом его прошибал холодный пот. Однажды Иван, выходя от Толкачёва, у которого бывал всего-то пару раз, спросил у консьержа, кто живёт на третьем этаже. Тот, стоя по стойке смирно, ответил коротко:

– Госпожа Дэ, ваше благородие.

– Дэ? – удивлённо переспросил Саяпин. – Всего одна буква «Д»?!

– Никак нет, две буквы: Дэ-э.

– Понял. А что ещё можешь сказать?

– Ничего. Не имею права.

– Даже так? – Иван подал бумажку в пять иен.

Консьерж взятку не принял:

– Не могу, ваше благородие. Служба!

Иван посмотрел в голубые выцветшие глаза старика, явно бывшего казака (хотя… разве казаки бывают бывшими?), и убрал деньги.

– Служба есть служба! Ты прав, старина.

Каждый раз, вернувшись с прогулки, он прятал глаза от Насти и начинал усиленно тетешкать пятилетнюю Оленьку или заводить «мужской разговор» с Кузей, когда тот навещал родителей. Сын окончил епархиальное училище и был рукоположен в одну из двадцати православных церквей Харбина – в новопостроенный Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Он не уставал молить Господа о ниспослании наказания большевикам за их злодеяния, и «мужской разговор» с отцом всегда у него так или иначе вертелся вокруг бойни в Благовещенске после разгрома земской власти Алексеевского-Гамова.

Кстати, отошёл ли Гамов действительно от активной борьбы с большевиками и вернулся к учительству, преподавая в одной из русских школ историю и математику, Иван не знал. Да, честно говоря, и не интересовался. Он ни разу не видел его, но, оставаясь членом «Союза Амурского казачьего войска в Маньчжурии» и бывая на собраниях, нередко слышал порицания бывшего атамана от его сотоварищей: мол, бросил, струсил, перекинулся и тому подобное. Иван никогда не спорил с этими досужими суждениями, хотя знал тёзку с детства и мог бы поведать, каким упорным Ванька Гамов бывал в драках, никакая кровь не останавливала его. Он не мог вычеркнуть его из своей жизни, но надеялся, что их пути уже не пересекутся.

Оказалось, надеялся напрасно.

В очередную пятницу, 28 декабря, в половине седьмого, Иван, как обычно, покинул контору агентства и направился на Бульварный проспект. Настроение было приподнятое: накануне ему приснилось, как они с Цзинь миловались на своём месте, и ничто и никто не нарушали их блаженство. Такого сна не случалось очень давно, Иван увидел в этом добрый знак и неожиданно для себя решил подняться на третий этаж и выяснить, кто же там живёт. Однако не стал спешить, прошёлся по привычному пути, поглядывая на розовые окна, в одном из которых зажглись ёлочные огоньки. Зажглись и через мгновение погасли – видимо, там опробовали новогоднюю иллюминацию. А спустя две-три минуты он увидел в окне первого этажа, как в вестибюль дома сбежали по лестнице парень с девушкой, что-то спросили у консьержа и со смехом выскочили на улицу, начали перебрасываться снежками. Один, метко брошенный девушкой, сбил с парня шапку-ушанку, и в свете уличного фонаря Иван увидел золото кудрявых волос. Сердце Ивана остановилось и упало куда-то в низ живота. Лицо опахнуло жаром.

СЯОПИН! СЫН!!

Не соображая, что делает, Иван, протягивая руки, шагнул на мостовую, намереваясь перейти улицу. Взвизгнув тормозами, путь ему перекрыл автомобиль, из него выскочили двое, скрутили Ивана, затолкали в машину, и она, снова визгнув колёсами, помчалась по проспекту.

Сяопин и Мэйлань – а это были они – удивлённо проводили глазами стремительно удалявшийся экипаж.

– Сдаётся мне, что это было похищение, – сказал Сяопин.

Мэй подняла из снега шапку Сяопина, отряхнула и нахлобучила на его кудрявую голову:

– Скажешь тоже! Может, шпиона поймали.

– Может, шпиона. А может, бандитские разборки. Ты заметила, этот, которого увезли, – одноглазый? Не иначе, главарь шайки!

– Пошли уж, зоркий ты мой! Такая погода чудная – только гулять!

Мэй взяла Сяопина под руку, и они не спеша пошли по проспекту. Говорили о делах насущных: будущей весной предстояла защита дипломов, затем поиски места работы. Устроиться в Пекине было нереально: места учителей в школах и гимназиях прочно заняты.

– Вот поэтому, – сказал Сяопин, – надо последовать совету мамы и прошерстить местные учебные заведения. Включая школы и училища в зоне КВЖД.

– А где жить? – в вопросе Мэй явственно прозвучало возражение. – Согласись, у твоей мамы будет тесно: Госян уже четырнадцать, Цюшэ – девять, – им нужны отдельные комнаты, а тут ещё и мы! Может, поедем в Шанхай, к моим родителям? У них отличный дом, да ты и сам его видел.

– Дом шикарный, – согласился Сяопин, – а как с работой? Думаешь, в Шанхае с ней легче? А в зоне КВЖД учителям дают квартиры.

– А в Шанхае тепло! – лукаво блеснула глазами Мэйлань.

– Не буду спорить, хотя мне