Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

и в Силезии, Польша оккупировала Вильно, она вела настоящую захватническую войну с Россией и в 1923 г. убедила западные державы ратифицировать её новые границы. В итоге из 27 миллионов населения Польши 1/3 оказалась меньшинствами, причем довольно компактными. В Версале Польшу обязали подписать договор, гарантировавший права меньшинств, но она ничего не соблюдала, относясь к трети собственного населения как к изгоям. К примеру, в 1918 г. по данным польских властей в Познани было 150 тыс. жителей, 42 % из них – немцы. Спустя три года численность немцев в городе снизилась до 6 %. Польские власти в 1919 г. утвердили закон, по которому немцам в Познани было запрещено покупать недвижимость. Закон имел обратную силу – те немцы, которые недавно приобрели недвижимость, должны были ее продать по цене явно ниже рыночной. Жалобы немцев в суд или Лигу Наций оставались без ответа. На вытеснение немцев была нацелена и аграрная реформа, по которой конфискации подлежали земельные владения свыше 180 га. Это закон был направлен на 2/3 на немецкие владения[453].

Польский шовинизм был направлен не только на немцев, но и на другие меньшинства. Один польский шляхтич сказал немецкому послу в 1918 г.: «Я бы отдал половину своего состояния за то, чтобы Польша стала свободной, но на другую половину я бы эмигрировал»[454]. Легко себе представить, как реагировали немцы в Германии на обращение в Польше со своими соотечественниками, если сами поляки так резко негативно оценивали положение.

В завершение этого списка следует припомнить, что поражение Германии в мировой войне не закончилось просьбой о перемирии и Версальским договором. Оно повторялось еще дважды, поскольку Германия пыталась сопротивляться требованиям Антанты: в 1921 г., когда правительство Ференбаха прервало переговоры из-за чрезмерных репарационных претензий, но союзники добились его выполнения при помощи правительства Йозефа Вирта, и в 1923 г., когда французы и бельгийцы оккупировали Рур под предлогом невыполнения обязательств по репарациям[455]. Это троекратное унижение сыграло в дальнейшем развитии событий свою роль. Послевоенные испытания на прочность завершились для немцев только 8 ноября 1923 г., когда в Берлине на основании известия о гитлеровском путче была реализована одна из версий национальных планов, а именно передача исполнительной власти в руки командующего рейхсвером. За 4 месяца военной диктатуры генерала Ганса фон Секта была введена новая денежная единица – рентная марка, побежден сепаратизм, а по отношению к Франции достигнуто нечто вроде свободной капитуляции[456]. Только после этих шестилетних мытарств Веймарская республика вступила наконец на путь стабилизации. 15 ноября 1923 г. неожиданно вслед за введением рентной марки началась стабилизация, не только экономическая, но и политическая. Французский посол д'Абернон вспоминал: «Самой яркой приметой новой ситуации было удивительное спокойствие и улучшения, появившиеся как по мановению волшебной палочки валютной реформы. На прилавках магазинов неожиданно появилась масса невиданных ранее товаров и продуктов… Экономическая стабилизация принесла политическое успокоение. О диктатуре и путчах никто уже не вспоминал и даже радикальные партии оставили в покое мысль об организации беспорядков»[457].

Итоги Парижской мирной конференции

В целом итоги Версальских договоренностей в отношении Германии были весьма тяжелыми, и они ставили страну в новое для нее положение. Дело в том, что развитие Германии с 1870 г. давало немцам причины быть убежденными в своем моральном, научном, духовном превосходстве, ведь в этот период действительно имел место поразительный прогресс во всех сферах жизни страны. Германия была наиболее динамичной страной европейской цивилизации в этот период. И вот Версальский мир поставил это прошлое под вопрос, предлагая взамен демократию, либерализм, парламентаризм, «самоопределение», Лигу Наций; все это выглядело просто как издевательство победителей, надругательство над национальным достоинством. Веймарской республике не простили впоследствии, что она родилась в час величайшего позора и национального унижения. Альфред Вебер был совершенно прав, когда писал в 1925 г., что Версальская система отняла у Германии половину ее суверенитета во внешней политике. К тому же, не имея какой-либо традиции, Веймарская республика не имела возможности заменить эту традицию ростом престижа у населения, ибо после войны с немецким населением обращались отвратительно. Поэтому Веймарская демократия была лишь тенью этой государственной формы[458].

Следует твердо усвоить, что военное поколение немцев совершенно не понимало реальных (военных и политических) причин поражения 1918 года. Это поколение пребывало в совершенной уверенности, что поражение было следствием предательства, в которое были вовлечены демонические силы – таким образом произошла инфильтрация иррационального в совершенно, казалось, для него несвойственную сферу. Самым существенным в этой иррациональности было то, что получило широкое распространение суждение, что западный «либерализм» со всеми его родовыми признаками является виновником немецких бед 1918 года. Поэтому в глазах немцев-современников Веймарская республика, кровь которой «отравлена» этим либерализмом не могла быть несущим основанием немецкой будущности[459].

Именно эта исконная дискредитация республики была самым ужасным: в итоге Версальский диктат в сознании немцев был идентичен Веймарской республике, которую считали ненавистным детищем поражения в войне; собственно, так оно и было: без поражения в войне Ноябрьская революция немыслима, один немецкий историк назвал ее «панической демобилизацией» – в этом, кажется, значительная доля истины. Очень важно, что всякая критика Версальской системы, а затем и разрушение ее Гитлером в глазах немцев выглядели абсолютно легитимными, это автоматически распространялось и на Веймарскую республику. Ради ликвидации унижавших национальное достоинство Версальских решений правые силы были готовы на многое, даже на, казалось, немыслимый союз с Советской Россией. Ярый противник Версальского договора граф Брокдорф-Рантцау предлагал союз с Советской Россией для объединенной борьбы против Запада. Для наполнения этого союза реальным содержанием Рантцау предлагал не только сохранить структуры «военного социализма», созданные в Германии во время войны, но и развить его, создав действенный государственный социализм, для чего осуществить социальную революцию и придать немецкой экономической жизни такую структуру, которая повлечет за собой изменения в мировом хозяйстве. На взгляд Рантцау, это было бы одновременно объявлением войны и капитализму, и империализму Версаля[460].

Параграф 116 Версальского договора оставлял за Россией право предъявлять претензии Германии на репарационные выплаты. Этим и было обусловлено то, что руководитель Восточного отдела МИД Аго фон Мальцан и начал первые контакты с советским руководством, что вылилось в сотрудничество на генуэзской конференции. Раппальский договор был подписан 16 апреля 1922 г. Его предыстория не до конца прояснена до сих пор – по сути, договор был заключен против воли Ратенау и Эберта. И все же речь шла о закономерном событии – две великие державы, проигравшие войну, объединились, взаимно отказываясь от хотя и ненадежных, но принципиальных претензий: русские от 116 ст., а немцы