Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

в Германии же это привело к бесконечной правительственной чехарде (17 правительств за 14 лет и лишь восемь правительств имели за собой парламентское большинство), что было усугублено еще и крайне неустойчивым социально-экономическим и внешнеполитическим положением молодой республики. В кайзеровской авторитарной системе эта пестрота рейхстага не имела какого-либо значения, зато в условиях парламентского государства она проявилась в полной мере. Это и явилось причиной усиления тенденции к снижению сплоченности, монолитности общества, поскольку демократическое общество склонно допускать большое количество малых групп с различными независимыми целями. Не было в Германии и существенной интеграционной основы, как во Франции, почти отсутствовала республиканская традиция, почти не было убежденных демократов и республиканцев (парадоксально, однако, монархистов тоже было мало), единственной опорой республики была СДПГ, которая в силу уже высказанных причин была, скорее, большой сектой, сильно изолированной от общества. Весьма значительный правый политический спектр был целиком антиреспубликанским и антидемократическим. Карл Дитрих Брахер в своем классическом труде «Конец Веймарской республики» справедливо писал: «Развитие республики в дальнейшем находилось под двойной угрозой: с одной стороны, была опасность, что в партийной борьбе какая-либо единственная группировка захватит власть или парализующий всякое сотрудничество антагонизм центробежных сил будет нейтрализован государственной бюрократией и, таким образом, республика будет выведена из строя»[479]. Конституция требует продуктивной поддержки, опирается на волю людей к законному порядку, к юридической норме, этим жива любая конституция. В случае же с Веймарской конституцией одни не могли оказать такой поддержки, другие не хотели, стремясь к иному государственному устройству. В целом правые оценивали Веймарскую республику как период керенщины[480].

Ведущие государственные мужи Германии с самого начала весьма скептически расценивали шансы импровизированной Веймарской демократии, являвшейся не итогом спонтанной, исторически оправданной революции или долгой и трудной сознательной работы, а по сути революцией сверху. Так, видный деятель НННП (Немецкая национальная народная партия) Мартин Шиле писал: «Мы сетуем на то, что Веймарская конституция была создана вопреки историческим потребностям германского государства, она принесла нашему народу вместо органического устройства пустые догмы; неудивительно, что вместо конструктивного получился деструктивный результат»[481]. Сомнению подвергалась даже целесообразность введения всеобщего избирательного права, так социал-демократ, прусский министр внутренних дел Карл Зеверинг писал: «Избирательные права для молодежи и женщин в стране, богатой демократическими традициями, могут привести к расширению демократического государственного мышления. В 1919 г. в Германии эти новшества сыграли не воспитательную роль, а всего лишь внесли сумятицу»[482]. В самом деле, женщины миллионами голосовали за Гитлера, который хотел их вовсе исключить и исключил из политической жизни[483], не говоря уже о молодежи, на которую Гитлер сделал основную ставку. Кроме этого высказывания Зеверинга можно привести массу негативных откликов немецких государственных деятелей о возможной судьбе республики в Германии.

Предназначение политических партий заключается в свободной агитации, которая предусматривает отсутствие экономического и социального давления, партийная система должна способствовать свободе выбора духовно и морально независимых граждан. Немецкие партии эту функцию не в состоянии были выполнять, так как они были группами, жестко разделенными по политическим, социальным, религиозным и мировоззренческим признакам. Лучшее определение многопартийной системы и функций партий дал еще в XIX в. швейцарский юрист Иоганн Блютчли: «Партия – это всегда большая часть целого и никогда самое целое. Партия никогда не должна идентифицироваться с целым, народом, государством. Она может бороться с другими партиями, но она не может их игнорировать и не может стремиться их уничтожить. Ни одна партия не может существовать исключительно для себя»[484]. Между тем в Германии все было наоборот: две крупные радикальные партии, КПГ и НСДАП, игнорировали все остальные партии, а все три конституционные партии, СДПГ, НДП, Центр, имели различные цели и были по-разному ориентированы принципиально. Если СДПГ превыше всего ценила социализм, Центр был прежде всего партией католиков с их представлениями о паритете католиков и протестантов, о праве голоса в процессе управления государством, то единственной по-настоящему конституционной, демократической партией была Немецкая демократическая партия. Левоцентристский союз всех трех упомянутых партий возник еще в 1917 г., когда рейхстаг принял знаменитую мирную резолюцию, но в 1920 г., в силу известных обстоятельств, союз трех партий, получивший название «Веймарская коалиция», распался, и Веймарская республика по существу была направлена против демократии, как таковой. Для многих немцев, воспитанных на идее, что Германия и германцы представляют собой некое метафизическое, органическое единство, видеть разделенный и блокированный парламент было противоестественным. Довод, что парламент – это форум, в котором неизбежны столкновения мнений и интересов, которые в итоге решаются мирным путем, никого не убеждал[485].

Уже в бисмарковские времена немецкие партии были жестко очерченными группами со своей иерархией, со своими вспомогательными структурами: собственными профсоюзами, культурными обществами, молодежными организациями, даже партийными армиями, вернее парамилитаристскими организациями (только в годы Веймарской республики). Каждая из этих партий была внутренне готова самостоятельно обозреть весь национальный опыт и единолично вести Германию в «светлое будущее». Бывший канцлер Генрих Мюллер жаловался в 1926 г., что в рейхстаге функционирует 9 партийных фракций, которые выступают со свойственной немцам основательностью, что крайне затрудняет коалиционные правительства[486]. В рейхстаге и речи не могло быть о лабильности, согласии, компромиссах с другими партиями. Баварский министр юстиции Э. Мюллер-Майнинген писал, что из-за множества партий образование суверенного большинства стало недостойным фарсом: «Самым опасным врагом парламента является сам парламент: его невоспитанность, его мелочность, отсутствие доброжелательности, дух эгоистической партийности, высокомерие, обилие болтовни и недостаток дела»[487]. Интересно, что самыми превосходными качествами и эффективностью законодательной деятельности отличалась прусская «Палата господ» (Herrenhaus). Когда сын Томаса Манна Клаус спросил Конрада Аденауэра о том, какой из парламентов был самым ответственным с точки зрения интересов государства и общности, тот – несмотря на нелюбовь к пруссакам – коротко и ничего не комментируя ответил: «Прусская Палата господ»[488]. С 1917 г. Аденауэр был некоторое время ее депутатом от Кельна, в период Веймарской республики он был депутатом рейхстага, потом наблюдал работу бундестага, поэтому мог ответить с полным знанием дела. Ясно, что симпатии канцлера Аденауэра привлек не ярко выраженный сословный характер «Палаты господ», а особая эффективность, обусловленная этическими прусскими качествами, которых так не доставало рейхстагу в период Веймарской республики.

Всесилию партийных эгоизмов способствовала и система формирования рейхстага: если в Англии избиратели голосовали за конкретных людей, имевших определенную свободу выбора, то в Веймарской республике голосовали по партийным спискам, которые составляли партийные бонзы. Поэтому дисциплина в партийных фракциях рейхстага была идеальная, для свободного перемещения политических сил и эта лазейка была закрыта. Самая простая формула парламентаризма такова: в парламенте возникают идеи, которые затем реализуются исполнительной властью, которая постоянно