1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

– Асана-сан его спрятал…

Халил не успел договорить. Со стороны степи раздался шум. Он обернулся и, увидев облако пыли, ногами затопал по костру. Топот приближался, стали слышны отдельные выкрики людей.

– Туши костер!

– Аргыны, – подскочил с места Иманов и сразу же обратно присел, закидывая землей остатки углей, – с ними лучше не встречаться!

Показались всадники. Халил насчитал пятерых. Стоянку они не видят. Верблюды спустились к воде и скрыты берегом. Акулина с Литвином лежат за кустарником, тоже не заметишь со степи – валун с валуном валяются, да и только. А вот Кривец в своей солдатской рубахе на пень похож, в глаза бросается.

Халил подполз к фельдфебелю и, закрыв ему рот ладонью, тихонько дернул за ухо. Кривец заворочался, пытаясь освободиться. Не вышло. Открыл глаза, не понимая спросонок, что происходит. Халил, прижав указательный палец к губам, приспустил нажим, дал вздохнуть фельдфебелю.

– Опять вязать? Дёру не дам… не вяжи…

– Тише… – переворачивая его на бок, прошептал Халил и показал рукой в сторону степи, – гости едут. Лежи тихо…

– Казаков тут нема, – фельдфебель, приподняв голову, рассматривал всадников, – значит, ваши… Чего ховаться?

– Не наши, – Халил похлопал Кривца по спине, – наших в степи уже нет. Ползи к верблюдам. Я за Акулиной и вернусь.

Аргыны неслись прямиком на стоянку, как будто видели верблюдов и путников. Вдруг неожиданно взяли влево, сворачивая к другому спуску, скрытому за небольшой лысой сопкой. Придержав коней у самого берега реки, они о чем-то заспорили, перекрикивая друг друга. Слов Халил разобрать не смог, ветер уносил их в другую сторону, и оставалось только догадываться, что степняки ищут в ночной степи.

Халил склонился над знахаркой. Из-под платка выбивались рыжие волнистые локоны. Спящая Акулина была еще красивее. Платок, скрывавший рану, немного сполз, и он, сам того от себя не ожидая, поправил его. Не проснулась. Бровями только повела. Тонкие брови изогнулись молнией, словно удивлялись: «Как ты, караванщик, себе позволил это?» Халил легонько потрогал знахарку за плечо… Открыла глаза… Голубые, как омут Силеты…

– Не шуми. Степняки за сопкой стоят, – быстро сказал Халил и отвернулся. Смотреть на знахарку он больше не хотел. Хватит с него одного омута. – Надо к верблюдам вернуться. Там нас не заметят.

– А он? – приподнявшись на локтях, Акулина кивнула в сторону Литвина. – Его тоже?

– Не дотащим. Пусть здесь лежит. Аргыны рано или поздно снимутся, уйдут. Тогда и заберем. Ползи за мной.

Рассвело быстро. Степь ожила, и от ночной тишины ничего не осталось – со всех сторон шел стрекот и треск кузнечиков. У воды глухо кричала птица. Иманов о чем-то шептался с Кривцом, периодически наводя на него револьвер. Халил, усадив Акулину между ними, отвел верблюдов подальше от реки, чтоб не топтались по воде – услышать могут за сопкой всплески.

– Ты, Кырыкбес, на царя не сваливай, – Иманов будто намеренно не выговаривал фамилию, – в городе не царь жил, а ты. Почему теперь говоришь царь да царь?

– Так-то царь на вой ну набор ведет. Я, што ли?

– А ты почему царю своему не скажешь, что против?

– Я? – приглушенно воскликнул Кривец. – Да как же я царю такое скажу…

– А уездный начальник? – не унимался Иманов, тыкая ему револьвером в ребро. – Ему тоже сказать не можешь?

Фельдфебель тяжело вздыхал.

– А оно што? Ну, скажу я, – Кривец перекрестился, – а он? И ему до царя ходу нет.

– Губернатор? – подсказал Иманов. – Он скажет губернатору. А тот царю. Нельзя степняков на войну вести. Халил! Подтверди.

Караванщик не стал вмешиваться. Присел рядом с Акулиной, оглядел реку. За сопкой раздались крики. Аргыны о чем-то спорили между собой, ругались.

– Алимбая отряд… Все, кто выжил! Мстить будут, – разобрал доносившуюся речь Иманов.

– Кому? – Кривец поглядел сначала на степняка, затем на караванщика.

– Халил, поговорить надо.

Иманов согнулся и легким, неслышным шагом пошел к реке, держа свой револьвер наготове. Халил так же бесшумно последовал за ним, показывая рукой Акулине и Кривцу, чтоб сидели молча, не шумели.

Силеты неслась по каньону, облизывая каменистые берега всплесками волн. На другом берегу реки росла кривая береза. На фоне черных округлых валунов белый ствол дерева казался чьим-то флагом. Рядом с березой торчал красный замшелый камень, похожий на обрубок коровьей ноги.

– На тот берег здесь перейти сможем? – Иманов указал на березу. – Верблюды перейдут?

– Нет, – ответил Халил, – с золотом не выйдут. Дальше нужно идти, там переправа есть. С аргынами что делать будем?

– Я им нужен… За то, что потеряли своих, меня винят. Правильно винят!

– Тише! – караванщик вовремя остановил Иманова, который уже было собрался в полный голос закричать. – И что хотят?

– Убить. Но я ладно… Они убьют меня, а потом вас, заберут золото. И где ты, говоришь, спрятал этот… Асан бумаги? Их нельзя отдавать аргынам. Иначе много крови будет.

– А кому надо отдать их? – Халил, прищурившись, посмотрел на степняка. – Кипчакам? Тогда меньше крови будет?

Иманов промолчал. Покрутил пальцами бороду, задумался.

– У меня надежней, – наконец ответил он, – так где указ?

По скулам Халила запрыгали желваки. Еще на рассвете он думал показать Иманову, где лежит документ, а сейчас… Сейчас нужно подумать, решить… Может, и прав Карабек-хаджи, и вправду, этому указу одна дорога. Сжечь, и все!

– Караванщик, – Иманов смотрел на него желтыми, волчьими глазами, – он где-то у тебя?

Револьвер вновь был наведен на Халила. Сизая холодная сталь смотрит на него, готовая в любой момент выплюнуть смертельное жало. Иманов нажмет на крючок. В этом сомневаться не стоит. Не посмотрит, что за сопкой пятеро аргынов пришли по его душу. Выстрелит в Халила, затем заведет бой с аргынами и умрет, если надо. Действительно, без сердца остался, на дне Силеты умер, шайтаны его с того света вернули, а сердце на рогах себе оставили и, как кебаб, поджаривают его, когда кушать хотят. От этого и ярость в нем кипит. У любого бы кипела, когда сердце обугливают на рогах. Любой бы выстрелил.

Отдать ему сейчас указ царя – все равно что благословить на джихад. Он и так на нем стоит, не ждет от имамов разрешения. Переселенцев из этих земель собрался выгнать, кафирами называет. А с такой бумагой Иманов себе не один отряд соберет, всю степь поднимет. На кого? А вон сидят рядом – фельдфебель да знахарка. Вот они и будут за царя отвечать. Их кровь прольется. А царю… Царь и ухом не поведет, казаков нагонит, и тогда все…

– В городе остался, – ответил Халил, – возле управы спрятал.