Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

управа ничего не заметила, и это также считали его служебным упущением. Юй Сысин даже представить не мог, сколько в Харбине членов таких революционных организаций! Ему казалось, что где-то в огромном подземелье незаметно начинает разгораться огонь.

У Ляньдэ, рассказав чиновникам об угрозе со стороны этого кладбища, высказал свое предложение: «Следует сжечь трупы! Только так мы сможем полностью устранить этот источник заражения».

Начальник уезда Чэнь воскликнул: «Мать моя…», а Юй Сысин воззвал: «О, отец небесный…», очевидно, что это предложение вызвало у них такой ужас, что аж волосы встали дыбом.

Доктор настаивал, что дело нельзя откладывать, нужно скорейшим образом принять решение, иначе все усилия, предпринятые после блокады, пойдут прахом.

Юй Сысин поразмыслил, затем, подняв голову к небу, вздохнул и сказал, что если сожжение трупов действительно сможет остановить чуму и избавить людей от опасности, то, невзирая на осуждение всей Поднебесной, придется пойти на эти меры и обидеть усопших.

Начальник уезда Чэнь, услышав слова Юй Сысина, тоже согласно кивнул: «Да, как вы говорите, так и сделаем».

У Ляньдэ надиктовал помощнику телеграмму, чтобы тот записал ее и немедленно отправил Ши Чжаоцзи, в которой испрашивал разрешение двора на сожжение трупов. У Ляньдэ поставил под телеграммой свою подпись, Юй Сысин и начальник уезда Чэнь тоже присоединились. Когда Юй Сысин дописал свое имя и взглянул на заходящее на западе солнце, он будто узрел прощальную точку, у него покатились слезы.

Ши Чжаоцзи, получив от У Ляньдэ телеграмму с просьбой разрешить сожжение трупов, надолго оцепенел. Он знал, что без крайней необходимости врач не пришел бы к такому отчаянному решению. Судя по ежедневным докладам, эпидемия по-прежнему свирепствовала. Ши Чжаоцзи понимал, что у предложения У Ляньдэ имелись научные основания, но в этом деле сановнику было трудно решиться на одобрение. Во-первых, сжигание трупов шло вразрез с моралью, во-вторых, был конец года. Эпидемия уже погрузила народ в бездну терзаний, а сжигание трупов вызовет у людей ужас и враждебность, что, к несчастью, может помешать борьбе с чумой. Пока он пребывал в сомнениях, поступила телеграмма от гиринского губернатора, также испрашивающего разрешение на сожжение трупов. Похоже, дело было неотложным, и Ши Чжаоцзи отправился совещаться к министру Натуну. Министр, услышав, что У Ляньдэ предлагает предать огню несколько тысяч тел, пришел в гнев и обвинил У Ляньдэ в том, что хотя тот уже месяц как в Харбине, шума от его мер много, а результатов мало. За его упреками просматривался вопрос, не ошиблись ли мы с назначением? Тогда Ши Чжаоцзи показал Натуну подписи харбинских чиновников под телеграммой и обращение гиринского губернатора. Ши Чжаоцзи высказал мнение, что ради безопасности всех трех провинций северо-востока, кроме сожжения трупов, по-видимому, не остается иного решения. Доводы подействовали, но министр, пребывая в сомнениях, сказал, что кремация – дело неслыханное и Министерство иностранных дел не может само принять такое решение, необходимо испросить согласие князя-регента.

На следующий день наступил канун Нового года. У Ши Чжаоцзи не было настроения отмечать праздник, на завтрак он лишь выпил чашку чая и закусил печеньем. Он надел парадный костюм и собрался выехать из дома в карете, но из-за недосыпа ноги у него ослабли, и он едва не упал, зацепившись за порог. Сановник как будто предчувствовал, что предстоящий доклад при дворе и испрошение разрешения у князя-регента Цзайфэна могут привести к плохим последствиям. И действительно, когда он изложил при дворе требование У Ляньдэ о сожжении трупов, придворные подняли шум и высказали неодобрение. Всегда снисходительный к просьбам князь-регент, увидев такое дело, слегка вздохнул и отложил прошение, сочувственно посмотрев на Ши Чжаоцзи. Он объявил, что решение будет принято позже.

Ши Чжаоцзи в расстроенных чувствах вернулся в министерство и собрался отправить телеграмму У Ляньдэ, чтобы сообщить о результатах. Однако кисть его плохо слушалась, он не знал, как сообщить плохую весть доктору. Подумайте только, ведь У Ляньдэ сам взвалил на себя бремя борьбы с эпидемией в трех северо-восточных провинциях, а еще у этого способного человека, хоть и выросшего за границей, в жилах текла китайская кровь, и если бы не крайняя необходимость в борьбе с чумой, он бы не предложил сжигать трупы. Сановник подумал: будь что будет, а надо совершить еще одну попытку. Если удастся получить высочайшее согласие, а чума после сожжения трупов все равно продолжится, то он готов поплатиться своей должностью, но не должен упустить этот шанс спасти людей. Утвердившись в решении, Ши Чжаоцзи оставил набросок телеграммы на столе, перевернув его, словно старый календарь, и вышел из министерства. Ждавший его все это время за воротами кучер решил, что сановник отправится домой отмечать Новый год, но тот, сев в карету, неожиданно повелел: «Поторопись, едем в резиденцию князя-регента!»

На небе смеркалось, большинство горожан уже вывесили у дверей праздничные красные фонари, не смолкал грохот петард, воздух наполнился легким сернистым запахом. В резиденции горели праздничные фонари, артисты пели арии, царила атмосфера счастья и покоя. Привратник сказал, что князь сейчас слушает представление, его нельзя беспокоить докладами. Пришлось Ши Чжаоцзи пустить в ход серебро, тогда его запустили внутрь и отвели в гостиную ожидать. Чайник горячего чая успел остыть, прежде чем затихли звуки музыки.

Цзайфэн одарил артистов деньгами и тут узнал, что его давно ожидает Ши Чжаоцзи. Он догадался, по какому вопросу тот пришел, и поспешил в гостиную. Когда сановник преклонил колени, выполняя ритуал приветствия, князь прервал его: «Господин Ши, пожалуйста, поднимитесь», и помог ему встать. Регент напрямую сказал, что утром при дворе он никак не мог одобрить прошение о сожжении трупов, столкнувшись с единодушным протестом сановников.

Ши Чжаоцзи стал объяснять: «Я доверяю У Ляньдэ. Жизни людей сейчас зависят от этого решения. Ваше Императорское Высочество провели много времени за границей, увлекаетесь астрономией и знаете важность науки. Если положить основу новым подходам и издать указ о сжигании трупов, то народ избегнет моря страданий, люди в селеньях заживут беззаботно, а слава распространится на сотни поколений!»

«Но, господин Ши, сейчас празднуется Новый год, как в такое время я могу издать указ о сжигании трупов и совершить дело, идущее вразрез с моралью? – Князь-регент был заметно опечален. – Если действительно следует сжигать тела, то согласуйте это от имени Министерства иностранных дел». Для Цзайфэна такое решение уже выглядело наибольшей уступкой.

Ши Чжаоцзи продолжил: «Если согласовать именем Министерства иностранных дел, то боюсь, что доктор У тоже не решится сжигать трупы».

Регент поинтересовался, почему так?

Сановник пояснил: «С древних времен не было обычая сжигать усопших, многие окажутся против. Если отправить телеграмму от Министерства иностранных дел, то она, боюсь, не будет обладать должным авторитетом».

Цзайфэн, глядя на измученного переживаниями и утомленного Ши Чжаоцзи, погладил рукой уже остывший чайник, отошел к окну и долго топтался там в нерешительности, стоя спиной к гостю, наконец он медленно изрек: «Прошение согласовано, сжигайте трупы…»

Ши Чжаоцзи впервые услышал, чтобы у князя-регента дрожал голос. Он напоминал эхо, оставшееся в воздухе после раскатов грома. Глаза у сановника увлажнились, он упал на колени и поклоном поблагодарил за милость.

С нетерпением прождав два дня и не получив ответа, У Ляньдэ был близок к отчаянию. Утром предновогоднего дня он наказал помощнику, что кроме ответной телеграммы от Ши Чжаоцзи его ничем нельзя беспокоить, после чего надел белые одежды и ушел в лабораторию. Линь Цзяжуй очень переживал, ведь никаких анализов сейчас в лаборатории делать уже не требовалось, зачем же начальник заперся в комнате? Целое утро из лаборатории не доносилось ни звука, в полдень Линь Цзяжуй уже не мог усидеть на месте и открыл дверь.

У Ляньдэ знал, что это помощник, и не стал оборачиваться. Сидя спиной к вошедшему, он велел тому немедленно отправить людей за керосином, чтобы подготовиться к сжиганию тел. Линь Цзяжуй аж побледнел от испуга и с дрожью пробормотал: «Если не будет