Дочери служанки - Сонсолес Онега

– Ты уверена в том, что сейчас сказала?

– Ну и повезло же тебе, Хайме! – воскликнул Леопольдо, таким образом разрядив обстановку. – Она самая красивая в Пунта до Бико.

– Она дочь служанки, мама, – сказал Хайме тихо, но так, чтобы его услышали.

– Уже нет, – ответила донья Инес. – Рената умерла.

Хайме глубоко вздохнул, откинулся на спинку стула, глотнул вина.

– Каталина вышла замуж за того, кого полюбила. А я, значит, выбирать не могу?

– Если бы это зависело от меня…

Хайме перебил ее.

– Давай не будем об этом. Клара знает?

– Скоро узнает.

– И как ты думаешь, что она скажет?

– Она согласится.

– Я прошу тебя сделать одну вещь, мама.

– Слушаю тебя.

– Информируй отца об этой свадьбе.

– Ты полагаешь, я еще этого не сделала?

Донья Инес встала из-за стола и поцеловала Хайме в лоб.

– Я всегда информировала его обо всем, но, как тебе известно, письма остаются без ответа уже девять лет.

«Если на этот раз будет иначе, – подумала донья Инес, – причин может быть две. Либо он умер, либо принял все как должное, поскольку его вообще не волнует, на ком женится его сын, пусть хоть на дочери служанки».

В тот же вечер донья Инес поговорила с Кларой о ее будущем браке с Хайме Вальдесом. Девушка выслушала молча, ведь слово сеньоры было категорически обязательно к исполнению. Они поговорили о «Светоче», сеньора похвалила ее работу, ее знания, ее характер и выразила желание сделать ее счастливой.

– Все, что ты сделала, заслуживает вознаграждения, – заключила сеньора Вальдес.

– Получается, что свадьба – это вознаграждение, донья Инес?

– Разве прекрасное будущее не является лучшим вознаграждением?

Клара снова умолкла. Ей ничего не нужно было взамен работы, но она не знала, как об этом сказать.

– И кроме того, – добавила донья Инес, – ничто не беспокоит меня больше, чем избавление тебя от неизлечимой боли, которую ты носишь в своем сердце… и которая…

– Вы о Сельсо, донья Инес? – спросила Клара, не дав ей закончить.

– Да.

– Но я не хочу от нее излечиваться, ведь это значит, что тогда я забуду его, вы же сами мне говорили: по-настоящему умирает тот, кто забыт.

– Ты еще очень молода, Клара. Надо позволить любви найти и другую возможность.

– Если это любовь… – прошептала девушка и подавила вздох.

– Я уверена, Хайме сделает тебя счастливой на всю жизнь. Он восхищается тобой и уважает тебя. Позволь себе полюбить, Клара, – добавила она.

– Я так и сделаю, донья Инес. Я сделаю это ради вас.

– Ты так и будешь называть меня донья Инес и обращаться ко мне на «вы»?

– Пока не знаю, – ответила Клара и сжала зубы, чтобы не расплакаться.

У будущих супругов едва нашлось несколько дней, чтобы узнать друг друга поближе в новой роли, прежде чем Хайме уехал в Компостелу. Донья Инес, стараясь найти для них уединенное место, то оставляла их одних в библиотеке, где они беседовали среди книг, то отправляла их погулять или съездить в Виго в кино или в театр.

– Делайте же что-нибудь, – говорила она, – что-нибудь, чтобы полюбить друг друга, – повторяла про себя сеньора, пытаясь побороть в обоих робость и сдержанность и вызвать у них взаимные эмоции.

Она не зря так говорила. Им было не по себе находиться наедине и держаться за руки – самое большее, к чему они пришли. Им казалось, что за ними наблюдают, и было неприятно, что их личная жизнь может стать достоянием общественности. Непонятно как и неизвестно почему, но весь Пунта до Бико был в курсе их будущего брака, все знали, что дело сладила донья Инес и что выиграла при этом дочка Ренаты.

Так продолжалось до отъезда Хайме в университет. Только тогда Клара позволила ему поцеловать себя в щеку и открыла для себя, что он ничем не пахнет.

Хайме уехал 9 января и должен был вернуться на собственную свадьбу в июле 1924 года. Донья Инес и нареченная невеста попрощались с ним у дверей замка Святого Духа, а вечером, на пляже Лас Баркас, Клара мертвым взглядом смотрела на зарождавшуюся луну, которая едва показалась из-за холма Синко Пиникос. И, безутешно рыдая, она пообещала себе сделать все возможное, чтобы полюбить этого человека.

Глава 30

Дон Густаво занял свою каюту первого класса, проверил, не забыл ли он что-нибудь, и одернул пиджак. Из багажа у него был только чемодан, собранный Мерседес.

Весь февраль путешествие проходило лучше, чем то, последнее, которое он помнил: порой набегали небольшие тучи и случился только один небольшой шторм. За обеденным столом он подружился с одним куплетистом, говорившим без умолку, с религиозным деятелем ордена Святого Рафаэля и с управляющим шахтами «Дайкири», «Фирмеса» и «Эль Кобре» испано-американской компании в Сантьяго-де-Куба. По прибытии он простился со всеми с присущей ему вежливостью.

И с капитаном тоже.

А каждому матросу, с которым он столкнулся на корабле, дал по несколько монет на чай.

Он оказался на испанской земле, воздух Галисии наполнил его легкие, и, несмотря на тревожное чувство, не отпускавшее его даже во сне, он почувствовал, что вернулся домой. Он глубоко вздохнул.

Порт города Виго претерпел значительные изменения, на которых он на несколько минут задержал свое внимание. Он не помнил ни причала для трансатлантических лайнеров, ни пассажирского вокзала, где в этот час было полно людей. Одни входили, другие выходили: рыбаки, эмигранты, местные жители и те люди, что когда-то отсюда уехали. Город показался ему красивым и до неузнаваемости изменившимся. Он купил газету «Маяк», задержался у прилавков, где женщины открывали устриц вручную, и угостился стаканом белого вина. Выпил его залпом и пошел дальше.

Никто не знал, что он собирается возвращаться, даже своему окружению на Кубе он не говорил ни слова и теперь спрашивал себя, изменилась ли усадьба Святого Духа так же, как Виго, который он помнил во времена лесопильной фабрики, и как выглядит «Светоч», устроенный на старом соляном складе его деда.

Но среди всех вопросов один особенно опутывал его душу: как убедить донью Инес в том, что согласованный брак с дочерью Ренаты станет настоящим несчастьем, притом, что рассказать правду он не мог.

Он также думал о том, насколько постарела его супруга. Что касается его самого, за прошедшие двадцать четыре года он отрастил живот, растерял шевелюру, хотя кое-какую оставшуюся на голове растительность он зачесывал назад, а морщины вокруг рта стали более глубокими. И все-таки любой на улице мог его узнать.

Однако…

Ему представлялось, что донья